Для простоты возьмем, ну, допустим, зайца — заяц герой былинный, его не жалко. Зубы февральского утра в бочок вонзаются, читать дальшезаяц зевает в пробке — он горожанка; заяц томится в офисе — он дизайнер; заяц бежит в театр — она в контексте; заяц заранее место у входа занял; заяц жует устало капустку в тесте. Заяц пушистый, крепкий, веселый, быстрый. Заяц тревожная, толстая, дура что ли. Пляшет на вечеринке — веером искры. Плачет в платочек — мех бережет от соли.
Заяц зажат и скрючен, как черт в шкатулке; заяц из города едет в родные Грязи; зайца колотит от страха на верхней полке — оземь разбила смартфон и полдня без связи. В Грязях чужого видят в конце тропинки, правда, потом признают своим, по повадке. Заяц лежит без сил, отскакав поминки, в позе креветки в детской своей кроватке.
Трудно уснуть в тишине, глядя в морду лунью, заяц поет сам себе. Слова колыбельной вдруг прорастают в память степной полынью, голосом мамы, треском пластинки пыльной. Вдруг прорастают, затверженные зайчонком, после забытые зайцем под половицей. Заяц поет, бубнит, все, что помнит, чохом, высохшим ртом, не может остановиться. Будто шуршал листвой, но не знал о лесе; навзничь упала — увидела сверху кроны; землю копнул, нашел сам себя в земле, сел, перебирает косточки потрясенно.
Заяц выходит в полночь, к неясной цели: тропка, колодец, укутанный сноп малины. Заяц ныряет в чащу, ручищи елей, с шумом смыкаясь, скрывают белую спину. Дальше прыжок, затемнение, поезд, тамбур. Заяц не помнит прошедшего дня, хоть тресни, но отчего-то знает, что нет метафор в страшных змеиных словах угомонной песни. Нет ни одной метафоры, здесь и далее все понимай буквально, читай подробно. Пели мы пели, уснули быстрее пули. Спали мы спали, проспали войну бескровно. Спали мы спали, проснулся кто-то другой. Дана Сидерос