Получить послание

@темы: развлекательно

---

Осенью 1822 года в одном из писем А.С. Пушкин изложил 17-летнему брату Льву, вступающему в самостоятельную жизнь, свод правил, выработанных на основе личного опыта.

«Тебе придется иметь дело с людьми, которых ты еще не знаешь.
С самого начала думай о них все самое плохое, что только можно вообразить:
ты не слишком сильно ошибешься.

Не суди о людях по собственному сердцу, которое, я уверен, благородно и отзывчиво и, сверх того, еще молодо; презирай их самым вежливым образом: это – средство оградить себя от мелких предрассудков и мелких страстей, которые будут причинять тебе неприятности при вступлении твоем в свет.

Будь холоден со всеми: фамильярность всегда вредит; особенно же остерегайся допускать ее в обращении с начальниками, как бы они ни были любезны с тобой. Они скоро бросают нас и рады унизить, когда мы меньше всего этого ожидаем.

Не проявляй услужливости и обуздывай сердечное расположение, если оно будет тобой овладевать, люди этого не понимают и охотно принимают за угодливость, ибо всегда рады судить о других по себе.

Никогда не принимай одолжений. Одолжение, чаще всего, – предательство. Избегай покровительства, потому что это порабощает и унижает.

Я хотел бы предостеречь тебя от обольщений дружбы. Но у меня не хватает решимости ожесточить тебе душу, в пору наиболее сладких иллюзий. То, что я могу сказать тебе о женщинах, было бы совершенно бесполезно. Замечу только, что чем меньше любим мы женщину, тем вернее можем овладеть ею. Однако забава эта достойна старой обезьяны XVIII столетия. Что касается той женщины, которую ты полюбишь, от всего сердца желаю тебе обладать ею.

Никогда не забывай умышленной обиды – будь немногословен или вовсе смолчи и никогда не отвечай оскорблением на оскорбление.

Если средства или обстоятельства не позволяют тебе блистать, не старайся скрывать лишений; скорее избери другую крайность: цинизм своей резкостью импонирует суетному мнению света, между тем, как мелочные ухищрения тщеславия делают человека смешным и достойным презрения.

Никогда не делай долгов; лучше терпи нужду; поверь, она не так ужасна, как кажется, и, во всяком случае она лучше неизбежности вдруг оказаться бесчестным или прослыть таковым.

Правила, которые я тебе предлагаю, приобретены мною ценой горького опыта. Хорошо, если бы ты мог их усвоить, не будучи к тому вынужден. Они могут избавить тебя от дней тоски и бешенства. Когда-нибудь ты услышишь мою исповедь, она дорого будет стоить моему самолюбию, но меня это не остановит, если дело идет о счастье твоей жизни».

Напомним: Александру Сергеевичу было 23 года

Пушкин Л.С. Пушкину. Сентябрь-октябрь 1822

@темы: чужой умный вещь, цитаты

---

– Дед, не рассказывай страшную сказку.
– Ты чё?! Одна ночь, одна страшная сказка. Две, две сказки. Тысяча и одна ночь, тысяча одна страшная сказка. Русская национальная традиция.
– Дай спать, не смеши.
– Ок, хватит страшных сказок. Пора сказать грустную. Называется грустная про как однажды исчезли все котики до последнего экземпляра, все права защищены, ни одно животное не пострадало. Итак, одним вечером… Не громко?
– Нет.
– Одним вечером… Не тихо?
– Нормально!
– Одним семь утра проснулся человек, первым делом насыпал в громкую миску корма, а котик на респект и уважуху не спешит. Чё такое? Кис-кис, свинюга. Не идет. Сдохъ?! Триста баксов, не считая постоянного геморроя и кастрации! Убью! Забегал человек, хвать-похвать, – неть кота. Пропал! Человек все обшарил, даже себе в пижамные штаны дважды заглянул, мало ли. Исчез!
Выглянул человек в окно, а там такие же мечутся и испускают тревожное «Кис-кис!», «Кис-кис!». Но увы им.
А тут по ящику срочная новость «Прослушайте срочную новость. В нашем городе необъяснимо исчезли все котики до одного! Пробы воды, земли и воздуха ничего не показали. Поводов для паники нет. Пожалуйста, сохраняете спокойствие. Если нет сердца! Боже, я не могу читать это!! ЯМыкотики! Мяу-мяу! Простите… Аа!..». И диктор в слезы. Два любимых пушистых котика пропали у мужественного красавца из телевизора.
И звонки, звонки. Тысячи перекрестных звонков «Ваш дома? А ваш? Нет. И у меня нет. Ну, раз-два? Аааа!». Шок! У тысяч и тысяч владельцев одновременно. Позвонили знакомые собачники и выразили искреннее сочувствие в связи. Человек принял, но что делать не знает. Ущипнул себя за самое больное, мало ли. Стало еще и больно. Полез в интернет, там всё знают. А там паническая паника! Котики пропали по всей стране, включая бывшие союзные республики! Да что там – по всему миру! Разом.
Котировки естественно падают (естественно – наречие). Паника на биржах. Психические самоубийства как из пулимёта. Внеочередная сессия ООН. В аптеках и магазинах всё сметают с полок, мало ли. Кто не успел, уносят полки. Простые люди уже несут цветы и игрушки. Пока что к посольству Кот-д’Ивуа́р. Интуитивно. Как жить дальше без котиков? Всеобщая растерянность. Прямое включение обращения президента...
– Уу…
–…президента компании «Вискас»: «Это немыслимая котострофа! Крепитесь! Мы, конечно, вернем вам ваши деньги…». Но никто не вернул купленный корм!
– Ай, молодцы!
– Да! Самим пригодится схавать, мало ли. А в сети блоги, теги, видосы сплошным потоком «Мурзя был моя семья! Жена и дети не дадут соврать», «Куклачев жестоко запил!», «Омагад! У нашей бабули было двадцать пять котиков. Ба второй раз сошла с ума!», «Я это предсказывал! Инопланетяне давно хотели забрать наших сладких котиков», «Мы потешались над ними, мемасили, подтрунивали и кастрировали! Простите!». Тут «я не знаю, как дальше жить!», там девочка не найдя поутру своего белого котенка, впала в летаргический сон, и конечно же подлые жулики «Продам наполненный мейн куном лоток. Не фейк. Не моё. Дорого! В личку».
Человек без сил опустился на пол. Что же это? Никто уже не помурлычет? Не уляжется на тебя и не согреет? Не снимет стресс? А кто станет кричать за дверью, кататься на шторах и воровать колбасу, до крови атаковать конечности из-за угла? Это было так мило, о! С кем коротать одинокие холодные вечера? С кого ржать, кому приберечь вкусняшку? Боже, что мы потеряли! Что будет с нами?! Вернитесь! Оо! А глаза? Там же!.. Они же все понимали! Только говорить не умели! И… Так, перестань выть!
– Это не я.
– А кто плачет?
– Эт и-йяя… В-васька кот… Муаа!
– ААААААА!!..

А. Болдырев

@темы: рассказы, юмор

---

08.11.2020 в 09:39

Пишет  }{odiachaia Katastrofa:

На рассвете
Виделся Гришке чудесный сон — будто бы скоро домой. Будто кончилась война не через год, а за один день, и возвращается он в родную станицу, и не сам по себе, а с начищенным до блеска солдатским Георгием на груди. Лето, солнце печёт, кругом слепни, пчёлы, море цветов и трав. Батька стоит на крыльце в праздничной рубахе, и матушка с сёстрами тоже нарядились, как на крестины. А впереди всех дед. У деда густые усы, голубая черкеска, пояс с заклёпками. Висит на поясе длинный кинжал, и газыри на груди сверкают серебряными концами и петлями.

— Подымайсь!

Пропадает станица в тумане.

— Подымайсь! — выкрикивает дневальный.

Гришка домой не поедет. Некуда ехать. И отца, и мать в десятом году забрала азиатская холера. Забрала всех трёх сестёр, забрала деда, оставила только Гришку. Два года он мотался, что называется, без роду и племени, пока не нашлась очень дальняя тётка в Екатеринодаре. С тёткой же они переехали в Калужскую губернию, где летом четырнадцатого года застала Гришку война.

— Подымайсь!

Привычно запрыгивают солдаты в сапоги.

— Подымайсь! Стройся!

Вслед за всеми Гришка выбежал умываться. Стоял собачий холод, даром, что июль, и куда больше, чем портянки, грели мысли о завтраке.

Ух, ледяная! Прямо из ключа, на что повезло именно их роте — в других дневальным сперва побудка, потом сонными, вялыми, едва не похватав чужие сапоги впотьмах, бежать до ручья, черпать воду шайками ровно на утро всему взводу. Потому что про запас набрать ни времени, ни лишнего места никак нет — какой там, передовая! Не сегодня, так завтра подойдёт сам Гинденбург — гнать русскую силу обратно на восток, окружать, хватать, как гуся, за шею и в мешок. И надо будет держаться, пока ноги держат, чтобы увяз немец здесь хоть на одну неделю, чтобы не окружение, а — на-кась, выкуси!

Отступление идёт. Что-то будет?

Лица, шеи умыли, как надо — пора лоск наводить. Солдатский лоск нехитрый: винтовку проверить, постель убрать, фуражку нацепить, ремень затянуть потуже. За год службы Гришка научился выделывать всё это уже без задней мысли, как заводной щелкунчик. И сам не заметил, как справился едва не быстрее всех — вот и свободное время. Солдату на фронте свободное время, как дождевая вода в пустыне. Что ни накапает, всё дар божий.

Пошарил по карманам — пусто. Вся вышла, сволочь грешная. Искурилась вся махра. И как только вылетело из головы? Глянул направо — ещё постель убирают. Налево — Локотков Тимофей плохо замотал портянки с утра, перематывает, ругается, как чёрт.

— Курить будешь?

Гришка оглянулся на голос. Саша, по прозвищу Иподьякон, протягивал осьмушку махорки в жёлтом кульке. Поблагодарив, Гришка щедро сыпанул табаку на заначенный нарочно для этого кусок газеты, свернул самокрутку и жадно задымил. Спохватившись после второй затяжки, что всё ещё сжимает пятернёй чужой куль, протянул его обратно владельцу.

— Оставь, мне не нужно.

— Это почему это — не нужно? — нахмурился Гришка.

Саша-Иподьякон загадочно улыбнулся и извлёк откуда-то немного помятую пачку папирос “Зефир”. Гришка ахнул.

— Где взял?

— Где взял, там нету, — засмеялся Саша.

— Дай две?

— Смотри, молчи. Только тебе дал, — предупредил Саша, глядя, как Гришка запихивает папиросы за подбой фуражки.

С Сашей-Иподьяконом они сдружились давно. Саша учился в гимназии и семинарии, много знал и любил рассказывать. Гришка учился только в гимназии и недолго, знал мало, но любил слушать. До войны Саша служил при храме в Петрограде, при каком — не распространялся, но Гришка их и не знал. Настоятелем того же храма был его отец. А прозвище своё Саша получил замечательно — за историю, которую однажды рассказал. “Сан мне не достался по слабому характеру, — говорил Саша. — Потому что, когда не служба и не семинария, так я непременно пьянствовал, как последняя сволочь, пользуясь непотизмом со стороны родного папеньки. А подошёл тем временем срок поставлять меня в иподиаконы. Зная, что всё назначено на послезавтра, когда их преосвященство, — архиерей, значит, — прибудут, я с чистой душой направился в кабак. Что там было, не опишу, потому что и сам помню исключительно обрывочно. Но вернулся я под утро, едва стоя на ногах, а меня хвать под локти и тащат. Говорят, мол, их преосвященство вернулись на день раньше, хиротесия будет. А пьяному что, море по колено, говорю — волоките, черти. А сам думаю — много-то от меня не требуется, простою уж как-нибудь столбом. Заходим в храм, а там уже столпотворение, надышали, накоптили, спёрто, как в бане. И благовония курятся, хоть вешайся. Стою в тумане, под облачением прею, как сволочь, их преосвященство мой орарь благословляет. Потом вижу — несут подпоясывать. Обвязали меня крест-накрест, как ветчину, а мне уж тошно и голова кружит от благовоний. Их преосвященство подходит, благословение читает, а от самого ещё страшнее благовониями разит. Он мне ладонь на голову, призри, говорит, на раба Твоего, рукополагаемого во иподиакона. Тут вся благодать из меня наружу-то и попёрла. И архиерея покрыл, и все полы ровным слоем — всё моё меню можно было по порядку расписать, тут каша с мясом, там ситное. Что тут началось — словами не расскажешь. Всыпали мне по первое число. Папенька, их высокопреподобие, самолично меня из храма выперли, в солдаты, мол, пойдёшь, там пьянствовать нечем. А потом война.”

Вошёл, глядя на красивые карманные часы, фельдфебель Блохин. Построили на смотр. Младшие унтеры проверили у каждого обмундирование, руки и лицо, а затем — винтовки совместно со взводными. После пары дежурных замечаний, — у кого штык грязный, у кого рожа, — смотр кончился. Здесь, на фронте, его было не сравнить с самым первым Гришкиным смотром в дивизии. Там фельдфебель лично скрупулёзно выискивал огрехи, искал, к чему придраться. На передовой смотрели быстро, но строго. И гораздо больше внимания уделяли оружию.

За завтраком всё было, как и всегда. Разливали чай из большого самовара, выдали немного сахару и хлеб на день — два с половиной фунта с подгорелой корочкой. Гришка, как обычно, умял полфунта с чаем, а остальное поделил на восемь четвёрок, чтобы можно было быстро подкрепиться при случае. Кто-то из унтеров привычно ругался, что льют мало чаю, самоварный привычно отвечал, что на том свете напьются вдоволь. Необычное началось после завтрака.

— Прибыли! Прибыли! — разносилось по роте шёпотом и в голос. Каждый передавал другим, иногда даже не зная толком, кто прибыл и куда. Гришка знал только в общих чертах, и в глубине души страшно волновался и сгорал от нетерпения. Прибыть могло только подкрепление, которого ждали, как второго пришествия. Одиннадцатый Лифляндский чудовищный полк.

Чудища.

— Барон остзейский, вот такая дура, с каланчу!

— Врёшь!

— Не вру, ей-ей, братцы...

— Страшные, сволочи, как смерть, когти — во!

Гришка всё прикидывал, когда можно подловить момент, отпроситься хоть ненадолго. До самого обеда ни одной свободной минуты ему не полагалось. Однако возможность представилась сама собой. После завтрака вместо обычных работ и занятий роту повели слушать батюшку. Беседы с батюшкой для нижних чинов бывали раз в неделю, и по распорядку — после обеда и занятий. По всем признакам происходило что-то, как сказал бы Саша, экстраординарное.

Батюшку Гришка не слышал. Все мысли были только об одном. Проповедь была, судя по тембру, вдохновляющая и торжественная, но её смысл от Гришки безнадёжно ускользал.

— Иаков же вышел из Вирсавии и пошел в Харран, и пришел на одно место, и остался там ночевать, потому что зашло солнце. И взял один из камней того места, и положил себе изголовьем, и лег на том месте. И увидел во сне: вот, лестница стоит на земле, а верх ее касается неба, и вот, Ангелы Божии восходят и нисходят по ней. И вот, Господь стоит на ней и говорит: Я Господь, Бог Авраама, отца твоего, и Бог Исаака, не бойся...

Не стоится спокойно. Пролетают слова мимо ушей.

— Иаков пробудился от сна своего и сказал: истинно, Господь присутствует на месте сем, а я не знал. И убоялся, и сказал: как страшно сие место, это не иное что, как дом Божий, это врата небесные. Так же и в сердце нашем присутствует Господь, а мы не знаем по неверию и малодушию. И боимся найти в своём сердце врата небесные, лестницу между землёй и небом, и смерти страшимся, и не слышим, что говорит Господь: не бойся, ибо Я не оставлю тебя. Сказано: “На Бога уповаю, не боюсь — что сделает мне плоть?”

В толпе ахнули. Головы разом завертелись в поисках источника звука. Унтеры одергивали и покрикивали, наводя порядок.

— Вон! — крикнул кто-то. Все головы разом повернулись в одном направлении, и Гришка тоже повернулся.

Они спускались с холма, от артиллерийской батареи. Мимо берёз медленно двигалась колышущаяся бесформенная туша, будто вылепленная из грязного теста. Огромная, грозная, не меньше двадцати саженей в высоту, она вышагивала, как слон, на пяти толстых дряблых колоннах, заменявших ноги.

— Барон фон Гальгендорф, — толкнул Гришку Саша-Иподьякон. — Из остзейского дворянства. В чине полковника, командует одиннадцатым Лифляндским чудовищным полком.

— Ты почём знаешь? — прошептал Гришка.

— Я, пока при храме в Петрограде служил, господ навидался — не всякий митрополит столько видит. Столица!

— Что, и этот на службах бывал?

— Врать не буду, не бывал. Он бы и в притвор не влез. Только господа-то между собой всегда знакомые, все на слуху, а такой индивид — уж верно. Смотри!

Что-то чёрное, вроде большущего вороха тряпья, спикировало с небес прямо на спину барона. Чёрная тварь была намного меньше, и походила бы сейчас на ворону на спине лошади, если бы вообще могла хоть на что-то походить.

— Это при бароне. Как начали полки формировать, всех чудищ сразу производили в офицеры, потому что каждый там за роту сам по себе, а то и за несколько. Тут тоже хотели, но вышла оказия: узнали, что это страховидло выводит в бароновом теле каких-то будто птенцов. А бабу в офицеры, вроде как, не положено. Произвели в ефрейторы, приписали к Гальгендорфу денщиком.

Чёрное чудище покачивалось и колыхалось на спине полковника, словно и в самом деле состояло из обрывков чёрной вуали или горелой бумаги. Гришка вдруг перевёл взгляд на батюшку. Батюшка стоял на прежнем месте неподвижно и что-то шептал.

— Не первый ведь раз, а всё не может. “Отче наш” читает про себя. Только толку от этого немного. Барон Гальгендорф крещён в православную веру.

Гришка обомлел.

— А вон та, на нём — тоже крещёная, что ли?

— А пёс её знает, не факт. Она и говорить-то, вроде бы, не умеет.

За бароном вереницей тянулись семеро. Они казались маленькими на его фоне, но по берёзам Гришка мог судить, что каждый из них в четыре-пять аршинов ростом. Теперь вся процессия подошла достаточно близко, чтобы рассмотреть получше. Сутулые, горбатые, покрытые язвами, страшно истощённые старики двигались необычайно резво для своей полуживой наружности. С голов, бровей и подбородков свисали жидкие и тонкие, как паутина, седые космы, доходя до пояса и даже ниже. Старики шли вереницей, медленно, глядя в пустоту, и Гришка вдруг понял, что они слепые. Их вёл кто-то маленький, совсем незаметный в ногах. Но самым странным в стариках было даже не это, а кривые и острые, как у зверей, когти длиной с два пальца.

— А это старцы из лифляндских болот. Титулов и чинов не знаю, но это и есть весь полк — они, птица и барон. Каждый старец, говорят, легко обдирает дюжину солдат.

Гришка поёжился.

— А они не слепые?

— А как же. Вон, видишь — поводырь.

Гришка сощурился. Впереди старцев шла девчушка лет, самое большее, четырнадцати, в простом крестьянском платье.

— Ты не смотри, что они страшные. В бою ещё страшнее. Когда доходит до дела, поводыриха прячется, а старцы выворачивают землю наизнанку. И там, где они вывернули, почва под ногами горит, как в преисподней. И все слепнут, а они — наоборот.

Чудовища ещё долго шли мимо построенных на проповедь рядов. А Гришка думал об одном. О том, не подведёт ли чудовищные полки и Гинденбург.

Отобедав жидкими щами почти без мяса, которые превратились в довольно приличное кушанье от размятого в них фунта хлеба, Гришка погрузился во фронтовую рутину. Несмотря на слухи, будто долго стоять не будут, и будто Алексеев уже получил от великого князя Николая Николаевича приказ полностью оставить Польшу, солдаты упорно рыли дополнительную линию окопов перед позициями резерва, протягивая их до самой железной дороги. Гришка знал, что с той стороны полотна другие роты точно так же подводят свою линию. За тяжёлым трудом прошли несколько часов, когда его вдруг окликнул унтер Оскомин и сказал, что фельдфебель Блохин вызывает к себе.

— За мной шагом — арш!

Гришка шёл, раздумывая, что от него понадобилось фельдфебелю. Ничего толкового не придумалось. Но в итоге оказалось, что вызывал даже не фельдфебель. Рядом стояли ротный командир и сам полковник. Гришка отдал честь, вытянувшись по уставу во фронт.

Что случилось, Гришка так до конца и не понял. Ясно было одно: в это дело втянул его Саша-Иподьякон, указав ротному, как нужного человека. И теперь они стояли с заряженными винтовками посреди укреплённого крестьянского двора на самом переднем краю обороны. Вместе с ещё десятком солдат они должны были сопровождать полковника на встрече с переговорщиками от немецкой стороны.

Переговорщики не заставили себя долго ждать.

— Барон фон Шлахтхоф, с прусских болот, — еле слышно выдохнул Саша — так, чтобы его слышал только стоящий впереди Гришка.

Барон был ростом около трёх саженей. Впрочем, рост здесь был величиной эфемерной — походило на то, что обычно барон перемещается на всех четырёх. Под мундиром оберста, увешанным орденами примерно в пуд каждый, залегала жёсткая, как кора, крокодилья кожа. В профиль барон Шлахтхоф тоже напоминал крокодила — двухаршинная узкая пасть с редкими острыми зубами для захвата добычи, широко посаженные мутные глаза со зрачками-щёлками. По земле стелился толстый, как воловья шея, гребнистый хвост. Сопровождали оберста три точно такие же образины, но поменьше ростом и в мундирах ротмистров.

— Командует восемнадцатым ландверным чудовищным полком. Уже, значит, подошёл весь полк — братья, кузены, дети, племянники, целое семейство Шлахтхофов. Около пяти десятков таких же.

Гришка невольно сглотнул.

Говорили по-немецки. Гришка всегда был, что называется, “нихт шпрехен”. Но оберст утробно рычал, и слова так сливались в дребезжащий гул, что Гришка, вероятно, не понял бы ни слова, если б даже шпрехен. А Саша-Иподьякон каким-то образом понимал.

— Предлагает условия капитуляции от имени фельдмаршала фон Гинденбурга. Сдать укрепления, сдаться в плен в полном составе. Гарантирует безопасность и небольшое денежное довольствие в тылу, пока не выиграют войну, затем — свободное возвращение в Россию.

Полковник говорил бегло, как самый настоящий немец. Гришка поразился и даже возгордился такой начитанностью командира. Немецкие слова у него, русского, получались даже лучше, чем у прусского страшилища.

— Говорит, о выигранной войне мечтать пока рано. Эк завернул! — восхищённо выдохнул Саша. — Говорит, приказа оставлять оборону не было.

Полковые командиры продолжали обмениваться любезностями, а Саша исправно переводил Гришке в затылок. С каждой минутой утробный гул барона Шлахтхофа делался всё более низким и грозным.

— Их высокоблагородие говорит, переговоры бессмысленны. Мол, нечего предложить ни их стороне, ни нашей.

Оберст прорычал что-то особенно грозно. Затем по-военному попрощался, развернулся всей многотонной тушей и поковылял прочь. Чудовища в мундирах ротмистров по очереди направились за ним. Эти последние слова Саша не перевёл. Позже, когда уже возвращались в расположение, Гришка смог спросить его по-человечески.

— Что он там сказал?

— Пугает, сволочь. Ничего интересного.

— А всё равно, переведи.

Саша помолчал немного.

— Их высокоблагородие сказали — переговоры бессмысленны.

— Да слышали. Скажи лучше...

— Ты не перебивай. Переговоры, говорит, бессмысленны. А барон ответил так: завтра смысл будет ясным, но уже мало кто его увидит.


Гришка опять вернулся домой. Теперь он поднялся среди ночи с постели. Пересохло в горле. В хате темно, отец с матерью спят, и сёстры спят, и дед. Гришка опустил босые ноги на холодный дощатый пол, половицы скрипнули под весом. Пошёл к ведру с колодезной водой, которую набирали днём специально для питья. А когда проходил мимо окна — краем глаза увидел красноватые отблески.

Снаружи, куда хватало взора, пылали пожары. И рощи, и степь — всё до горизонта было объято красным огнём, и небо застилали бурые дымы. А над пожарами поднималась огромная тень, нависнув над станицей, над Кубанью, надо всем миром, и смотрела в Гришкино окно. И от её взгляда, бессмысленного, холодного, безразличного, как звёздная бездна, сердце сжимала тревога.

— Тревога!

Всё исчезало в буром дыму.

— Подымайсь!

Гришка вскочил, как ужаленный. Кто-то из роты уже быстро одевался, но основная часть ещё спала богатырским сном. Унтеры и дневальные бегали от постели к постели, едва не за шиворот поднимая солдат на ноги. Как можно плотнее обмотав ноги, он просунул их в голенища, одним махом влез в гимнастёрку и затянул ремень. Меньше, чем через минуту, Гришка уже бежал за унтером Оскоминым с винтовкой в руках. Ещё только рассветало, и в густых сумерках с трудом угадывалась неоконченная линия траншей перед валами резерва.

Расставили по позициям. Слева, как всегда, стоял сосед Тимофей Локотков, всматривался в темноту. Гришка несколько раз окликнул Сашу-Иподьякона, и с правой стороны, через несколько бойцов, помахали рукой.

— Ни проволок не натянули, тьфу, пропасть, — чертыхнулся Тимофей. — Сидим, что в готовой могиле, успевай закапывай.

“Знал бы ты, — подумал Гришка, — что на нас идёт. Никакая проволока их не остановит”. Но ничего не сказал.

Светало. Всё ещё стояли сумерки, но теперь было видно намного дальше. Траншея рассекала узкий промежуток между железнодорожной насыпью и водным каналом. Сзади, далеко на возвышении, видно было прикрытый путь передовых позиций батареи. Спереди... Спереди Гришка видел пока слабо, но уже различал за полверсты передние линии, солдат в окопах, проволочные заграждения, рогатки, валы с пулемётами и укреплённый двор, где чудовище говорило человеческим языком. Посмотрев по сторонам, он нашёл на позиции ротного командира — совсем молодого, как сам Гришка, подпоручика Котлинского, и рядом — фельдфебеля Блохина. Фельдфебель поминутно смотрел на часы, будто ждал не атаку врага, а назначенное свидание, и ругался про себя — опаздывают. Гришка припомнил подарок Саши-Иподьякона. Вынув из подбоя папиросу “Зефир”, он закурил. Тимофей Локотков, повернувшийся на дым, глянул на него, подняв брови. Гришка пожал плечами и отдал вторую папиросу. Теперь ли курево жалеть?

Через каких-нибудь полчаса Гришка увидел, как туман поднимается от реки.

Совсем маленьким он, бывало, сидел на берегу на рассвете, рыбачил или делал ещё что-нибудь. И не раз видел, как над рекой густеет туман. Он собирался часами, сперва тонкой, еле заметной паутинкой, которая затем сбивалась в прозрачную дымку. Наконец к самой заре туман густел, скатывался в комья, как вата, чтобы медленно, словно тесто, вылезти из берегов и укутать собой всё вокруг. Но туман, который полз от воды сейчас, густел каждую секунду. Он был быстрым и грозным, как туча, рос всё выше и неминуемо приближался. Вот подходит. Вот коснулся первыми серыми завитками проволочных рогаток. Скрыл их под десятисаженной толщей. Навалился на переднюю линию траншей.

Выстрелы загремели почти разом. Грохали трёхлинейки, целясь в туман. Им отвечали хлопки “маузеров” — совсем близко, с ужасом понял Гришка. В облаке тумана ландверная пехота подошла к самым проволочным линиям, и, может, уже разбирала их по частям. Затарахтел пулемёт на позиции под насыпью, ему вторили ещё два с того берега канала. Оба пулемёта на валах молчали, и в их молчании был страх.

Далеко-далеко, за передними линиями, за туманом, заухало, загрохотало. Начала работу немецкая батарея. Тут же по команде огрызнулись две скорострельные морские пушки Канэ, заработали старые крепостные орудия. Первые снаряды легли.

Даже в тумане было видно, как разлетаются комья земли и куски ограждений. Тяжёлая артиллерия била неточно, но два снаряда разорвались, по-видимому, прямо у передней линии, расчищая путь пехоте. Грохнуло ещё дважды, и Гришка увидел столпы дыма и пыли уже близко, на полпути от валов к неготовой траншее. А потом туман поглотил и их. Облако подползало всё ближе.

Что-то чёрное ястребом свалилось на передние линии и потонуло в тумане. Через секунду оно вынырнуло и описало над серым стелющимся облаком полукруг. Это была похожая на огромную чёрную шаль нахлебница барона фон Гальгендорфа. Чёрная птица снова ворвалась в туман, и теперь уже не показывалась. Гришка ощутил сквозь сапоги, как дрожит земля. Подходил сам барон.

Гигантская туша из теста перебралась через железнодорожную насыпь, как через плетень. Даже целиком войдя в туман, Гальгендорф торчал из него, словно горный хребет из облаков. Перешагнув невидимые проволочные заграждения, он вдруг встал на месте и начал медленно плясать, выделывая круги дрессированным слоном. Гришка видел, как поочерёдно поднимаются и опускаются с грохотом пять многотонных ног. А потом в тумане раздались вопли.

Впервые с самой тревоги Гришка увидел неприятеля. В самой близкой части облака, где туман был редкий, носились серые человеческие фигуры. Их движение было похоже не на стройную атаку, а на попытки спастись. Из глубины облака вдруг вынырнула чёрная тень, камнем упала на одну из фигур и уволокла в туман.

Горообразный Гальгендорф уходил всё глубже в облако. Он продолжал топтать всё, что бегало внизу, пока не дошёл до оборонительных линий. Сквозь густеющую дымку Гришка вдруг увидел, как по рыхлым бокам барона, цепляясь когтями и зубами, карабкаются похожие на крокодилов чудовища. Всё потонуло в тумане.

Облако обрушилось на траншею вёдрами воды. Из Гришки выбило дух ледяными струями, а через секунду он понял, что уже стоит по колено в болоте. Памятуя о том, для кого болото — дом родной, он выбросил винтовку наверх и, цепляясь изо всех сил, соскальзывая с сырого земляного края, выбрался сам. Вода прибывала. Не успел он подняться на одно колено и подобрать винтовку, как траншея заполнилась целиком. Где-то совсем близко барахтались и кричали однополчане, пытаясь взобраться на скользкие стены.

— Саша! Иподьякон! Отзовись, сволочь! — окликнул несколько раз Гришка.

— Сам сволочь, — донеслось из тумана. Выплыл, чёрт! На радостях Гришка чуть было не побежал к нему, да так и сел. В каких-нибудь трёх саженях левее проползло тёмное, громадное, и с тихим плеском нырнуло в траншею.

— Тимоша! Локотков! Здесь? — Гришка старался звать негромко, но слышно. Никто не отозвался. И вдруг за плеском воды раздался страшный крик, будто того, кто кричал, живьём разрывали на куски. Крик доносился с самой ближней левой позиции.

Туман начинал редеть. Сгущённый неведомой силой за счёт реки, теперь он обрушил всю свою мощь на траншеи и ослаб. Гришка на брюхе полз по мокрой траве вдоль окопа, ставшего крокодильей запрудой. Сквозь артиллерийскую канонаду и редкие ружейные выстрелы с той стороны насыпи доносились вопли. Туда тоже добралась бесчисленная родня Шлахтхофов.

Саша-Иподьякон лежал в траве шагах в десяти от траншей, бледный, но живой и невредимый.

— Унтер Оскомин где?

— Того, — шепнул Саша. — Потонул унтер.

— А фельдфебель, ротный?

— Чёрт их знает. Я и про себя-то не знаю, жив ли я, или уже в преисподней.

Вдвоём они кое-как отползли за валы позиций резерва. Самого резерва не было видно и в помине. Гришка похолодел, но взял себя в руки.

— Почему никого наших не слышно?

— А сам-то как думаешь?

Что правда, то правда.

Канонада стихла, причём с обеих сторон разом. Ружейные выстрелы тоже почти прекратились. Некоторые ещё хлопали в отдалении, но здесь, между насыпью и невидимым ещё в тумане каналом, наступила мёртвая тишина. Только тихий плеск воды.

Туман сгущался над траншеями, в остальных местах он теперь был гораздо реже. И сквозь него Гришка увидел, как к валам идут люди. Идут в полный рост, с винтовками, цепью. Так не пойдут раненые или те, кто собрался перегруппироваться и посчитать потери.

Внезапно в голову пришла бредовая идея, хуже которой нет.

— Иподьякон! Делай, как я, — потормошил Гришка. А сам набрал побольше воздуха в грудь и завыл, как волк. Саша глянул на него со страхом, как на умалишённого, но вдруг приподнялся на локтях и тоже взвыл — страшно, по-дурному, закалённым церковным голосиной.

Немцы за валами встали, как вкопанные. Потоптались на месте пару секунд — и вдруг побежали.

Гришка и Саша разом выскочили из-за валов и с воем погнались за немцами, которые теперь едва не кувыркались через себя, воображая, что их гонит целая рота очередных чудищ. Но теперь настал черёд остановиться им двоим. В тумане прямо перед ними выросла девчушка в простом крестьянском платье.

— Давай назад, — ухватил Гришка за ворот. Иподьякон чуть не опрокинулся.

Земля тлела. Даже в тумане видно было, что от травы идёт дым, а на чёрной земле то вспыхивают, то затухают красные угольки. От земли шёл жар, как от банной печки. С немцами что-то творилось. Они падали, не могли встать, натыкались друг на друга, как слепые.

— Обойдём по насыпи, — шепнул Гришка. Железная дорога виднелась совсем рядом, в десятке шагов. Саша не видел то, что увидел Гришка прежде, чем отвернуться: как в дыму показался высокий, горбатый и тощий.

Они отползли к насыпи, да так и залегли под ней.

Сколько времени прошло с начала атаки, Гришка сказать не мог. Может, полчаса, может, час. Он давно потерял счёт. Словно год назад была утренняя тревога, но солнце всё не всходило, и туман не рассеивался. В сотне шагов от них чернела воронка, выбитая снарядом. Воронка точно так же, как окопы, заполнилась водой, и туман над ней был ещё гуще.

— Смотри, — вытянул руку Саша.

Далеко впереди из тумана проступали раскуроченные и вывернутые рогатки. Первая линия укреплений. А дальше и левее, навалившись на железнодорожную насыпь, возвышался огромный курган.

— Гальгендорф?

— Он. Нам бы не найти на тех, кто его свалил.

— Шлахтхофы тут. На наших позициях.

Саша помолчал, раздумывая.

— Куда теперь? Там живых не будет. Глянь, как распахали.

— Вернёмся. Пока недалеко уползли, наших найдём.

— А дальше куда? В штыки? За бога, царя и отечество? — съехидничал Саша.

А Гришка вдруг понял, что не хочет умирать. Ни за бога, ни за царя, ни за отечество.

Что до его смерти богу? Не сейчас, так завтра.

Что Гришке до царя, государя-батюшки, самодержца всероссийского? Не царь ему шил шинель, не царь варил щи. Царь за Гришку только ел, пил да спал. А Гришка за него мёрз в окопах. Всё по-честному.

Что у Гришки за отечество? Нет больше отечества. Ни дома, ни родных. Одна тётка осталась в Калуге — так та ушлая, и при немцах как-нибудь проживёт.

Но ещё Гришка неожиданно ясно понял одно. Нельзя бежать. Потому что отходят русские силы, сотни, тысячи, сотни тысяч таких же Гришек и Сашек. И если сегодня побежать, то от смерти не уйти, её не обманешь. Потому что взамен смерть возьмёт их, сотни и тысячи, которые отступают из проклятого мешка, возвращаются домой. Он ещё у многих есть, их ждут отец с матерью, и сёстры, и братья. И надо делать, что должно. И, может быть, придётся умирать. Не за бога, не за царя, а просто потому, что больше некому.

— Прощевай, Гришка.

— Прощевай, Сашка.

Обняв напоследок названого брата, Гришка полежал ещё внизу, пока Сашины сапоги не скрылись за насыпью. Иподьякон собирался дезертировать через сломанную отступлением линию тыла и возвращаться в Петроград, где, по его словам, опять, как в девятьсот пятом, зрело что-то грозное. А у Гришки была своя дорога.

Между насыпью и затопленной траншеей он неожиданно нашёл ротного. Подпоручик дышал хрипло, с бульканьем и свистом — в лёгкие попала грязная вода. Но всё же дышал.

— Вашбродие, позвольте...

— Отставить челобитные, — сердито захрапел подпоручик. Его молодое лицо совсем побелело, но крови нигде не было. — Доложите без чинов.

— Мы с вами живые. И немца не видно, где наступление? Может, их дела тоже неважные. А у нас, может, ещё кто-нибудь жив.

— А чудища? Чудища в траншеях, — прохрипел ротный.

— Не плещутся. Не видно. Может...

Гришка поёжился.

— Может, жрут. Если сейчас дадите команду, да я передам погромче, да кто-нибудь откликнется — как знать. Авось, выйдет контрманёвр, а?

Ротный думал. Он приподнялся на локтях, на лбу выступил пот.

— Передавай. В контратаку.

Гришка отполз подальше от насыпи, встал на четвереньки, чтобы вошло больше воздуха, поднатужился — и заревел лосем:

— Рота, слушай команду! В атаку шагом — арш!

Ни единого звука в ответ.

Но вдруг Гришка увидел, как из-за позиций резерва, из-за неразобранных отвалов земли, отовсюду выползают солдаты. Среди них не было ни фельдфебеля, ни взводного, ни соседа Тимофея Локоткова. Их осталось меньше двух десятков. Но они молча подползали ближе, приподнимались, видя, что никого, кроме своих, нет. И вставали в полный рост.

Наступали в молчании, не встречая ни единой души. Только один раз рота легла по хриплой команде подпоручика, повторённой Гришкой — когда мимо прокатилось двухсаженное колесо, собранное из мёртвых тел и ощетинившееся штыками. Саша-Иподьякон рассказывал, что немецкие колдуны пускали такие на англичан. И всё же похолодело нутро, а глаза не могли оторваться от макабрической махины, покуда та не исчезла в тумане.

Вот прошли воронки с водой. До траншей осталось совсем немного, каких-нибудь две сотни шагов. Рота по приказу подпоручика держалась поближе к насыпи, чтобы при обстреле быстро залечь в водосточную канаву.

— Вашбродие, может, грянем? — спросил вдруг Гришка. Ротный хрипло усмехнулся.

— Мне по чину ли теперь кричать? Вдарим молча. Передавай — бегом!

Гришка выбежал чуть вперёд.

— Рота, бегом — арш!

И рванули молча, без единого крика. И туман рассеялся совсем.

Гришка видел линию траншей. Видел, как, забыв осторожность, встают во весь рост немцы, не веря своим глазам. И как вдруг разворачиваются и бегут, расталкивая друг друга перед разутюженными обстрелом проволочными рогатками, как бросают пулемёты на земляном валу. Оглянулся — и увидел, как молча бежит по пятам рота резерва, брошенная в контратаку, равняется на подпоручика и его авангард. И ещё увидел, как спускается с неба громадная серая цепелина. Только хотел закричать, предупредить, смотрит — а на палубе русский офицер, улыбается ему, Гришке, и спускает на землю лестницу.

— Полезай, братец! Отступление!

Не веря глазам, Гришка влез по лестнице на палубу. Офицер, артиллерийский капитан, по-прежнему улыбался во весь рот.

— Справились, сдюжили, орлы! Последние дивизии отходят, приказ выводить гарнизон!

— А как же наши? Как ротный? — от удивления Гришка даже забыл о чинах и говорил с капитаном, будто с приятелем.

— И за ним прилетят! На всех хватит, всех заберём, — засмеялся артиллерист.

Гришка и не заметил, как цепелина плавно поднялась в воздух и начала набирать высоту. Теперь от высоты перехватывало дух. Внизу проплывала насыпь с ровными нитками рельсов и шпалами поперёк, проплывали траншеи и проволока, проплывала батарея, канал и тёмная лента реки. В потоке воздуха цепелина взлетала всё выше — под самые облака.

И видел Гришка чудесный и страшный сон наяву, будто одни только люди воюют на земле. И нет чудовищ, и ничего нет, и самого его, Гришки, больше нет. Будто пал он в бою под крепостью Осовец, в последней контратаке отравленной газами тринадцатой роты Землянского полка. Будто выходит с кровью из лёгких дух, и молча, как мертвецы, наступают однополчане на немецкую сторону. А он, Гришка, лежит на сырой пожухлой траве, сжимая винтовку до белых костяшек, и багряный занимается в тумане рассвет. Но вот моргнул — и пропало наваждение. Снова он здесь, летит на громадной цепелине, и поднимается та выше и выше, до самого царства небесного, и видно вдалеке — батька стоит в праздничной рубахе, весь божьим светом одетый, и смеётся, машет Гришке, а за ним матушка с сёстрами нарядные, как на крестины, и дед в голубой черкеске улыбается хитро через густые усы. И радостно Гришке на сердце, и тепло, как в солнечный летний день. И скоро домой.

Источник

@темы: рассказы

---

...если какое-либо приключение кончается для странствующего рыцаря неудачей, то из этого следует, что оно предуготовано не для него, а для кого-нибудь ещё, и ему нет никакого смысла искать его снова.

Мигель де Сервантес «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский»

запись создана: 25.07.2018 в 18:18

@темы: цитаты

---

28.03.2020 в 20:44

Пишет  _FOTINA:

НАШЕ ВСЁ
Пушкин - Плетневу
21 июля 1831 г. Из Царского Села в Москву
"...Письмо твое от 19-го крепко меня опечалило. Опять хандришь. Эй, смотри: хандра хуже холеры, одна убивает только тело, другая убивает душу. Дельвиг умер, Молчанов умер; погоди, умрет и Жуковский, умрем и мы. Но жизнь все еще богата; мы встретим еще новых знакомцев, новые созреют нам друзья, дочь у тебя будет расти, вырастет невестой, мы будем старые хрычи, жены наши — старые хрычовки, а детки будут славные, молодые, веселые ребята; а мальчики станут повесничать, а девчонки сентиментальничать; а нам то и любо. Вздор, душа моя; не хандри — холера на днях пройдет, были бы мы живы, будем когда-нибудь и веселы..."

запись создана: 29.03.2020 в 09:41

@темы: цитаты, актуально

---

и неважно, что Хэллоуин был неделю назад

Предсказание Хэллоуин

@темы: развлекательно, актуально

---

The Offspring - Here Kitty Kitty

@темы: видео, любимое, музыка

---

Утопленник

Прибежали в избу дети
Второпях зовут отца:
«Тятя! тятя! наши сети
Притащили мертвеца».
«Врите, врите, бесенята,—
Заворчал на них отец; —
Ох, уж эти мне робята!
Будет вам ужо мертвец!

Суд наедет, отвечай-ка;
С ним я ввек не разберусь;
Делать нечего; хозяйка,
Дай кафтан: уж поплетусь...
Где ж мертвец?» — «Вон, тятя, э-вот!»
В самом деле, при реке,
Где разостлан мокрый невод,
Мёртвый виден на песке.

Безобразно труп ужасный
Посинел и весь распух.
Горемыка ли несчастный
Погубил свой грешный дух,
Рыболов ли взят волнами,
Али хмельный молодец,
Аль ограбленный ворами
Недогадливый купец?

Мужику какое дело?
Озираясь, он спешит;
Он потопленное тело
В воду за ноги тащит,
И от берега крутого
Оттолкнул его веслом,
И мертвец вниз поплыл снова
За могилой и крестом.

Долго мёртвый меж волнами
Плыл качаясь, как живой;
Проводив его глазами,
Наш мужик пошел домой.
«Вы, щенки! за мной ступайте!
Будет вам по калачу,
Да смотрите ж, не болтайте,
А не то поколочу».

В ночь погода зашумела,
Взволновалася река,
Уж лучина догорела
В дымной хате мужика,
Дети спят, хозяйка дремлет,
На полатях муж лежит,
Буря воет; вдруг он внемлет:
Кто-то там в окно стучит.

«Кто там?» — «Эй, впусти, хозяин!» —
«Ну, какая там беда?
Что ты ночью бродишь, Каин?
Чёрт занёс тебя сюда;
Где возиться мне с тобою?
Дома тесно и темно».
И ленивою рукою
Подымает он окно.

Из-за туч луна катится —
Что же? голый перед ним:
С бороды вода струится,
Взор открыт и недвижим,

Всё в нем страшно онемело,
Опустились руки вниз,
И в распухнувшее тело
Раки чёрные впились.

И мужик окно захлопнул:
Гостя голого узнав,
Так и обмер: «Чтоб ты лопнул!»
Прошептал он, задрожав.
Страшно мысли в нём мешались,
Трясся ночь он напролёт,
И до утра всё стучались
Под окном и у ворот.

Есть в народе слух ужасный:
Говорят, что каждый год
С той поры мужик несчастный
В день урочный гостя ждёт;
Уж с утра погода злится,
Ночью буря настает,
И утопленник стучится
Под окном и у ворот.

А.С. Пушкин

запись создана: 04.12.2019 в 20:57

@темы: стихи

---

30.10.2016 в 19:13

Пишет  Svengaly:

Предсказания от барона Тыквы
Хэллоуин близится - самое время устроить Страшное Гаданье
Барон Тыква предскажет вам будущее на ближайший год. Правила просты: загляните под близкую вашему сердцу картинку, возьмите пирожок и разверните его методом клика. Ваше предсказание прячется в пирожке. Не забудьте развернуть, а то уйдёте голодными)))



1.

пока почистила креветки
всплакнула эдак раз другой
почти что каждая с икрою
а я все в девках как же так (с)

Барон Тыква говорит, что этот год будет для вас богатым на икру. Намазывая чёрной икрой французскую булку или русские блины, не забудьте поделиться ею с многодетными родственниками. На вопрос: «А ты когда?..» пообещайте объявить икорные санкции.

2.

невесту все любить горазды
в красивом платье и фате
вы полюбите тараканов
в ее измученном мозгу (с)

Барон Тыква предупреждает: познакомились сами — познакомьте своих тараканов. Пусть привыкнут друг к другу, найдут общие интересы, научатся делить мозговое пространство и игрушки. Если ваши тараканы подрались с тараканами вашего избранника, не мешайте им выяснять отношения. Тихонько удалитесь с избранником в соседнюю комнату и предайтесь плотским наслаждениям. Когда вы закончите, тараканы или помирятся, или убьют друг друга. Тоже профит.

3.

ты никогда не выйдешь замуж
ну что ты смотришь на меня
такими грустными глазами
крепись олег будь мужиком (с)

Барон Тыква говорит: будь мужиком, Олег, не сдавайся. Однажды ты обязательно выйдешь замуж. И ты, Ольга, не сдавайся. Однажды ты обязательно станешь президентом, пожарником или знатным коневодом. Мир слишком изменчив, говорит барон Тыква: только вы под него прогнулись, а он уже изогнулся в другую сторону, просто вам назло. Так что не мучайтесь и не прогибайтесь.

4.

]

вы так мне отказали в сексе
как будто он у вас один
как будто он у вас последний
и просто кончится на мне (с)

Барон Тыква обещает, что в этом году у вас будет столько секса, сколько вам надо. Если нисколько не надо, и вы просто любите разводить тыквы или зомби, возьмите себе другой пирожок. Предложите его настойчивому воздыхателю. Если воздыхатель слишком настойчив, положите в пирожок немного зомби. Если воздыхатель не так настойчив, как вам бы хотелось, положите в пирожок немного амортенции. В общем, ваше счастье в ваших руках.


5.

а раньше горы были выше
оковы мерзостней огонь
востребованней больше печень
длиннее время крепче клюв (с)

Довольно грустить о прошлом, — говорит барон Тыква. — Тяжесть ваших оков и размер привлекаемых вами орлов зависит только от вас! Оставьте сожаления о несбывшемся, живите и работайте в сегодняшнем дне, и к следующему Хэллоуину приручённые орлы научатся приносить вам на ужин вкусную и полезную печень.

6.

я раньше думал что начальник
в подвале ест детей живьём
теперь мы дружим ходим в гости
пьём чай едим живых детей (с)

Барон Тыква уверен, что этот год обещает вам начало прекрасной дружбы. Возможно, что она начнётся при странных, пугающих обстоятельствах. Оказавшись в странной, пугающей обстановке, на секунду перестаньте пугаться и внимательно посмотрите по сторонам. Возможно, где-то рядом находится ваш новый друг. Возможно, он — именно тот, кто так сильно вас напугал. Не убегайте! Улыбнитесь, протяните ему конфету, подарите воздушный поцелуй или ударьте лопатой по голове — покажите, что вы тоже заинтересованы и готовы к развитию отношений.

7.

илья старается скорее
уравновесить зло добром
увидел парни бьют мальчишку
красиво рядом станцевал (с)

Да, вы живёте в башне из слоновой кости. Тысяча чертей! Имеете право, — говорит барон Тыква. — В этом мире должно быть место людям, живущим в башне из слоновой кости. Однако есть нюанс…
А вы как думали? Барон Тыква — это вам не фея-крёстная. Вы должны танцевать действительно красиво. Вылезти из кожи вон, чтобы написать роман, который вывернет читателя наизнанку. Плакать кровью, чтобы заставить зрителя свернуться и развернуться. От ваших стихов люди цепенеют и перестают бить мальчишек. Их мозг выполняет недопустимые операции и переходит на новый уровень. Они выпрыгивают из Матрицы и бегут босиком по росе навстречу рассвету. Переделывают химическое оружие на парное молоко. Летят к звёздам. И всё это сделали вы!
Не можете? Тогда у вас один выход: спасать мальчишку.
Можете? Живите дальше в башне из слоновой кости. Она сделана специально, чтобы своим слишком ярким светом вы не испепеляли беззащитную толпу.

8.

мы заготовили за лето
сто двадцать кубометров дров
а у ильи библиотека
и он всё лето отдыхал (с)

Барон Тыква обещает, что в этом году вы будете заниматься только желанным и любимым трудом. Магия, некромантия, выращивание ядовитых трав, приготовление вредоносных зелий, — все занятия, которым вы долго мечтали посвятить себя, но не имели возможности, наконец станут вашей настоящей профессией. Ваш год будет плодотворным во всём.
Также барон Тыква дарит вам оберег от корпоративов.

9.

два некрасивых человека
собрались в парке пить вино
и вдруг подходит к ним нарядный
красивый милиционер (с)

Барон Тыква гарантирует: какому неблаговидному занятию вы ни собирались бы предаться в этом году, у вас всегда будет хорошая компания. Вас поддержат даже те люди, от которых вы этого не ждали. Крёстные отцы мафии и силовые структуры будут соревноваться за право вас крышевать. Возможно, вы получите правительственный грант на своё грязное дело.
Действуйте смело!

10.

зачем ты вьешься черный ворон
все время только надо мной
вон мой товарищ тоже курит
над ним повейся он жирней (с)

Барон Тыква обещает, что в этом году вы научитесь расставлять приоритеты и делегировать полномочия. На вас больше не будут ездить. Вы покажете всем и каждому, кто тут с горки катается, а кто саночки возит. Но не увлекайтесь, снимая с себя ответственность, — предупреждает барон Тыква. Люди часто обнаруживают, что шапка Мономаха была не только тяжёлой, но и тёплой, только снять её куда проще, чем надеть.

11.

так много мест для поцелуев
разбросано по зульфие
что даже беглая разведка
немало отнимает сил (с)

Барон Тыква признаёт, что если у тебя всё идёт как надо, лучший рецепт: «Ничего не трогай, ничего не меняй». Так не бывает? Не спорьте с бароном Тыквой. Он лучше знает. Вы живёте в гармонии с окружающим миром. Если хотите изменить себя, имейте в виду: мир перестанет с вами гармонировать. Придётся менять и его тоже. А как же места для поцелуев?

12.

у вас голубчик паранойя
с чего вы взяли что жираф
конкретно к вам в окошко смотрит
он может просто мимо шёл (с)

А вот вам, любезный сеньор или синьора, — говорит барон Тыква, — как раз и надо всё менять. Да, жираф. Да, за вашим окном. Почему вас так смущают посторонние жирафы? Кажется, вы утратили душевную гибкость и готовность к сюрпризам. В этом году у вас их будет множество. Не спешите пугаться (хотя и это можно, у нас тут Хэллоуин, а не Рождество). Разве жираф — это плохо?
Да какой же это жираф? — спросите вы. — Это какой-то, не побоюсь сказать, демон с рогами!
А почему вы решили, что демон с рогами — это плохо?
Короче говоря, до следующего Хэллоуина ваш мир будет меняться, меняться и меняться. А потом вдруг перестанет. То-то вы удивитесь!

13.

включать вам солнце забесплатно
никто не обещал вообще
и если вы проснулись утром
из жизни вычитают день (с)

Вот вы сейчас подумали — зачем эта грустная правда, в Хэллоуин можно было обойтись и без неё.
В этом году, — говорит барон Тыква, — вам забесплатно включат солнце. И луну. Звёзды. Лето и зиму. Вам всё включат, и вы вдруг почувствуете, как это хорошо, и что хорошо, даже когда не очень, потому что вы живёте и всё меняется. Солнечный свет греет, дождь — мокрый, а снег — холодный. Вы не выспались, но утренний кофе пахнет, как аравийская пустыня из сказок Шахерезады. На работе завал, зато любимый вас встретил и поцеловал. Дочка нарисовала открытку. Сын вымыл посуду. Любимая подруга подарила плюшевого Дарт Вейдера, о котором вы всегда мечтали, но стеснялись купить. Кот задушил мышку и принёс вам на подушку. Мир вас любит. В этом году жизнь покажет себя во всей своей полноте, и вы наконец сможете её увидеть.


14.

водя липучкою по платью
в попытке шерсть убрать с него
я все сильней подозреваю
что кот куда-то в нем ходил (с)

Барон Тыква предрекает, что в этом году вас ждёт смена имиджа и гардероба. Возможно, вы переедете в Бразилию, где много-много диких обезьян, и все свои норковые шубы оставите безутешному коту. Или же, наоборот, приобретёте набор дизайнерских пальто на все случаи жизни (и кота). Из роковой вампирессы превратитесь в кроткую кудрявую пастушку, из кухонного ангела — в брутальную валькирию. Вся наша жизнь — карнавал! Главное — не будьте жадной. Пусть кот примерит ваши сапоги, а крыса покатается в вашей карете. А вы тем временем сделаете ещё что-то, чего не делали до этого.

15.

к илье непрошено в квартиру
зашёл осенний депресняк
не сняв плаща уселся в кресло
налил вискарь включил балет (с)

Плетчатый клед! — говорит барон Тыква. — Тёплые коты! Совы нежные, уй-юй! Глинтвейн! Чай с лимоном и плюшками! Романы про любовь! Пижама с медвежатами!
Если барон Тыква говорит все эти ужасные вещи и не морщится, вам сам Кернуннос велел. Не капризничайте, пришло время для сериалов под одеялком, мур-мур-мир, настольных игр и посиделок за чашей пунша. Осень, друзья мои, это не только время обострений, но и три-четыре месяца (в зависимости от того, каким выдастся декабрь) для ублажения себя, любимой/себя любимого. Согрейте свой депресняк и ублажите его, заведите ему хороший добрый фильм — «Восставший из ада», например, или «Пилу», — обхватите ладонями кружечку свежесваренного глинтвейна, положите голову на плечо друга/подруги/мужа/жены или обнимите кошку/собаку/хомячка/вуглускра. Можно призвать демона, у них по осени тоже обостряются комплексы неполноценности, и они будут рады вашей компании.

16.

проснулся дверь чуть приоткрыта
лежит записка я ушло
прости за все что не случилось
попробуй с осенью начать (с)

Попробуйте, раз предлагают. Подумаешь, ушло! Некоторые вообще лето не любят. Аллергии, огороды, отпуск этот, опять на море ехать, шаверма несвежая. Некоторые вообще осень любят. И даже зиму.
Начните! — говорит барон Тыква. — Начните вести здоровый образ жизни. Пришло время записаться в бассейн, на йогу и сделать себе точёную фигуру. Пришло время выучить вэньян и прочесть в подлиннике «Сон в красном тереме». Написать роман или диссертацию. Научиться кататься на коньках и рисовать зентанглы. Ушло оно, понимаете ли. Как уйдёт, так и вернётся — и застанет вас посвежевшим, постройневшим, со множеством знаний и умений. И посмотрим тогда, кто кому нужен больше.

запись создана: 31.10.2016 в 12:26

@темы: картинки, стихи, развлекательно, herz und spiel, актуально

---

если вам в хэллоуин чёрная кошка перейдёт дорожку…

Встретить свою кошку

@темы: развлекательно, актуально

---

26.10.2020 в 11:19

Пишет  lllytnik:

* * *
А может и правы
все эти печальные мэтры?
Уйти в глубину,
чинно плыть, прохладно мерцать,
любым собеседникам предпочитая Гомера,
Шекспира, Вийона,
какого-нибудь мертвеца.
Небрежно,
и как бы потягиваясь на гласных,
раскладывать крупные мысли
на круглый стол.
Приятно об этом думать, в ботинках тесных
шагая под собственный скрежет “А ну пошел!”
Толкая тяжелую тачку, кляня погоду,
к нетронутой глыбе примериваясь кайлом.
И гладить потом аммонита
в отделке свода --
внимательным взглядом, слабым своим теплом.
Оглядывать зал, наслаждаясь его простором,
чудесной минутой заслуженной тишины.
И двигаться нехотя к выходу, за которым
конечно, уже толпятся.
Обречены
слоняться за мной все время, не отставая.
Залатанный шлейф,
разношерстный парад калек.
Цепочка несбывшихся, гордая и кривая.
Ватага несказанных -- в тине, земле, золе.
Нестройной колонной хромые обломки речи.
Процессия нежных, сонных, тупых зайчат.
И хочется рассказать, как они лепечут.
Но это будет неправда.
Они кричат.


сентябрь 2019

@темы: стихи

---

Утро вечно застаёт мой организм врасплох. Ещё час после пробуждения внутри что-то булькает и клокочет, как в батареях после включения отопления.
Я понимаю, что день надо с чего-то начинать, но почему именно утро?
Я несколько раз ходил в «МФЦ» с письменной жалобой на утро, но, видимо, нужно обращаться в инстанцию повыше.
Утро для меня — как маленькие роды, только на этот раз рожать себя приходиться самостоятельно.
Мой дедушка был мудрым: помню, как в ответ на радостный возглас диктора из репродуктора «начинаем утреннюю гимнастику» он из-под одеяла бурчал «заткнись!».
Однажды утром я сладко (как пишут в книжках) потянулся: в шее что-то нехорошо хрустнуло, и я вызвал скорую.
— Урааааа! — разносится по квартире удаляющийся звук.
Это Артём проснулся и побежал в туалет. Мизинчиковая батарейка, а заряжает целую семью.
Жена в ванной чистит зубы. Господи, зубы, точно, вас ещё только не хватало.
Хорошо, что мне нечего причёсывать, а то пришлось бы смотреться в зеркало. Непросто смотреться в зеркало поутру, когда твоё лицо в нем нарисовано Пикассо периода кубизма.
Человек создан для счастья, как птица для полёта. Ага, вот я стою и пытаюсь выковырять из жировых складок крылья. Максимум — попугай, максимум.
Кот Семён сидит в солнечном луче и умывается. Как умывалось миллиард котов тысячи лет до него. Создание, на котором сломалось время.
Я подхожу к окну, ещё одна ошибка. Саня, сосед из квартиры этажом ниже, на спортивной площадке прыгает со скакалочкой. Я тут как-то прыгнул на кухне разок, чтобы дотянуться до верхнего шкафа, в котором жена спрятала от меня конфеты — после приземления не досчитался нескольких органов. А этот скачет и даже не морщится. Воображаю, что вижу его сквозь снайперский прицел. Немного отпускает.
— Улыбнись, жизнь прекрасна! — подбадривает жена.
Я улыбаюсь.
— Ладно, не надо, — говорит она.
Проблема в том, что я, как человек обссесивно-амбициозный, требую от утра слишком многого. Это ведь должно быть утро великого дня, не меньше. Где духовой оркестр? Где фанфары? Где журналисты?
Если начинать каждое утро с погони за «Оскаром», к вечеру непременно окажешься в смокинге перед пустым залом.

Олег Батлук

@темы: мне в день рожденья подарили большой пластмассовый утюг, копилка историй

---

Architects - "Animals"

@темы: видео, музыка

---

Поздней осенью бросить всё и поехать куда-нибудь по раскисшей от дождей грунтовке, остановиться перед большой и глубокой, точно море, лужей, вылезти из машины и идти куда глаза глядят под мелким, почти невидимым в сумерках дождем, по заросшему чёрным высохшим репейником, поседевшим иван-чаем и торчащими в разные стороны пьяными телеграфными столбами полю, остановиться у последнего, лежащего в мокрой траве, сесть на него, достать из кармана зелёное яблоко, отряхнуть его от табачных крошек, потереть о рукав старой куртки, укусить, скривиться от кислоты, тоски, холода, сырости, серости сумерек, одиночества, сплюнуть, закурить и спросить себя: «Ну, почему, почему хорошо здесь, а не где-нибудь в городе, среди ярких разноцветных огней, почему в поле, а не в тёплом кафе с большой кружкой глинтвейна, почему вообще в холодной бескрайней стране, а не в маленькой солнечной у голубого и тёплого моря, почему…» Откуда же я знаю почему. У врачей об этом не спросишь, а если и спросишь, то ничего они сразу не скажут – заставят сдать кучу анализов, сделать томограмму, будут прислонять к груди стетоскоп, выстукивать пальцами, а потом велят гулять перед сном, не нервничать, а самые понимающие посоветуют перед сном принимать по пятьдесят граммов коньяку.

Михаил Бару

@темы: цитаты

---

— Вообще–то никто никуда не полетит. — заявила Алиса.
Столпившиеся пионеры замолчали.
— Никто никуда не полетит, — с нажимом повторила девочка из будущего, тряхнув своим каре, — и странно, что вы этого не замечаете. На дворе 1984 год.
— Ну... и что? — спросил Герасимов.
— Ну и то. Поднимите руки те, кто помнит, в каком году был совершён выход человека в космос.
Лес рук возник над галстуками и причёсками.
— Правильно, двадцать три года назад. Теперь поднимите руки те, кто знает год высадки человека на Луну... Так, ну, Боря?
— 1969!
— Молодец. А последняя высадка человека на Луну когда была?
— Семьдесят второй, — сказал после паузы Коля Сулима.
— Правильно, отличник. Это было 12 лет тому назад. Никого не удивляет, что уже больше десятилетия никто никуда не летает?
— Ну, это странно, да. — согласилась Лена Домбазова. — А почему?
— Потому что Америке её лунная программа стоила чуть ли не десятую часть ВВП. — объяснила Алиса. — Таааак, я смотрю, тут не все знают, что такое ВВП. Это внутренний валовый продукт, объём экономики, грубо говоря. Десятая часть экономики самого мощного капиталистического государства планеты в течение нескольких лет тратилась на то, чтобы шесть раз забросить по три человека на поверхность спутника Земли, покрытую камнями и пылью.
— Не надо так, — сказал Сулима. — На Луне куча полезных ископаемых.
— Куча, — согласилась Алиса. — Но для того, чтобы поставить на Луне базу и открыть там горный комбинат, который бы вышел на окупаемость, нужно вложить в это дело столько денег, сколько сейчас нет у всего мира. И не будет ещё лет сто. Ребята, американцы четыре года тратили десятую часть своей экономики, чтобы на пару дней туда–обратно смотались 18 человек. Представьте, сколько потребуется, чтобы туда добрались сто человек, чтобы они там ещё жили, дышали, что–то ели. Что там, на Луне, по–вашему, должно храниться, чтобы оправдать такие расходы?
— Но ведь ты–то из будущего! — заявила Юля Грибкова, — В твоё время всё есть, вон даже пираты космические прилетают.
— Да, — согласилась Алиса, — но я из 2084 года. Не волнуйтесь, дорогой класс семидесятых годов рождения, никто из вас не доживёт. Вы не обижайтесь, но я вам сейчас одну неприятную вещь скажу.
Дело в том, что вы все в детском телефильме. Тебя, Коль, например, играет паренёк очень непростой судьбы. Через 12 лет он набухается и сгорит в своей квартире. Тебя, Борь, играет будущий историк старообрядчества и препод ВШЭ (лучше тебе не знать, что это такое).
— Ну пошло–поехало, — иронически заметил Садовский, — а тебя саму кто играет? Она тоже сопьётся и ударится в религию?
— Меня играет нормальная девчонка, — не без улыбки ответила Алиса — она биохимиком станет. Потому что не будет ждать милостей от будущего, а будет упорно идти к своей цели.
Будущее — оно ведь всегда очень строгое. Оно куда чаще бросает нам вызовы, чем дарит подарки. И оно создаётся в каждый отдельный момент настоящего. Поэтому всегда стоит спрашивать — что я сделал для будущего, которое хочу сделать, сегодня? Будущее — всегда только возможность, и это та самая возможность, которую мы создаём (или не создаём) прямо сейчас.
— Так что же — будущее на самом деле мрачное? — спросил Герасимов.
— Нет, конечно!. — ответила Алиса. — Оно всегда ровно такое, какое мы — все вместе и каждый по отдельности — строим каждым своим поступком. Будущее — это сумма результатов сегодняшних усилий.
Поэтому не переживайте, если конкретные исполнители ваших ролей чего–то не достигли. Есть миллионы школьников, которые, посмотрев на нас, поняли фильм правильно и пронесли через свою жизнь готовность трудиться, помогать и создавать лучший мир.
У них впереди тоже куча испытаний. Но они их выдержат — и однажды в Москве будет и бесплатное мороженое, и флаеры до космозоо.
— И говорящий козёл будет? — рассмеялся Коля.
— О, говорящих козлов будет более чем достаточно. — заверила Алиса. — Вы ещё не знаете, что такое Ютьюб, но со временем узнаете.

@темы: копилка историй

---

игра: спроси совета у раввина

@темы: цитаты, развлекательно

---

Зощенко и хруст французской булки

Как-то раз в большой писательской компании один из писателей (Стенич) вдохновенно импровизировал:
— Хорошо, знаете ли, войти с морозца домой, сбросить шубу, открыть резную дверцу буфета, достать хрустальный графин, налить в большую рюмку водки, настоянной на лимонных корочках, положить на тарелку сёмги...
— И, подойдя на цыпочках к другой двери, провозгласить: «Барин, кушать подано!» — бесстрастно закончил за Стенича Зощенко под общий хохот.

@темы: юмор, цитаты, копилка историй

---

К слову о нагнетании и штопоре.
Дело было весной, когда нас всех пока ещё не пересчитали и не присвоили индивидуальные номера, но паника от неизбежного уже внедрилась в неокрепшие умы. В некоторые особенно сильно.
У моей подруги есть небольшое ателье в одном из спальных районов заМКАДья. Камерное, укромное место, где тихо и свежо.
Оно совершенно непохоже на мое пролетарское гнездо. Практически антипод. У нас тут даже голуби сквозь зубы на три метра плюются. И освещения вообще нет, разве что у кого под глазом.
А там дети в колясках, бабушки пока своими ногами, парк с фонарями и прудом. Маленькая уютная благодать и почти все всех знают. Когда вырасту большая-прибольшая, завещаю там себя похоронить.
И вот, в это самое ателье, в этом самом районе, буквально через пять минут после открытия строевым шагом зашёл некто в плаще.
Вторичные половые признаки визитера были тщательно замаскированы (и ещё как!), первичные, слава богу, тоже были не видны. Но по силуэту угадывался мужик.
Мужик в плаще и противогазе.
Причем шлаг средства защиты заканчивался не логичным регенеративным патроном, а бесконечностью.
То есть ничем, пустотой. Фильтрация воздуха проходила где-то в богатом воображении мужика, а вирусы, видимо, просто боялись к нему подходить. Я бы тоже на их месте не рискнула, явно в гражданине сидел свой Чужой и хату держал в кулаке.
В руках у мужчины был пакет из "Пятёрочки", что только подогревало интригу.
Одним ловким движением фокусника-карманника он выудил оттуда мужские брюки и многозначительно потряс ими в воздухе.
Комната ателье ещё больше раскрасилась брызгами кокаинового сюрреализма и чьих-то диагнозов, но подруга моя в сфере услуг почти пятнадцать лет, то есть нервы — броня. Её сложно удивить, тем более — испугать. Грудь в орденах ударника капиталистического труда, чё мы там не видели.
Поэтому, она молча наблюдала за происходящим, давая ситуации побыстрее развернуться и, соответственно, раньше завершиться.
Мужик, не снимая противогаз, продудел в хобот, что хочет укоротить одежду. Видимо истоптался и земное притяжение таки дало о себе знать. А может просто брюки были новые, универсального размера " больше — не меньше".
Не меняясь в лице моя подруга сказала:
— Примерочная вон там, переоденьтесь.
На этих словах мужика отшатнуло и закоротило.
— Нет! — Басом затрубила его соединительная трубка, а очковый узел шлема недобро заблестел.
— Нет, вы не будете подходить ко мне близко, я не буду ничего надевать, режьте так, я знаю насколько надо.
Утро переставало быть томным, рискуя сразу перейти в сумерки. Вечные сумерки. Потому что неизвестно, что еще у этого болезного было в голове, а тем более в пакете. Быть может где-то замаячила одна реанимация и одна карета душевной помощи.
— Мужчина, — сказала моя подруга, как можно более нейтральным голосом с элементами транквилизаторов, — без примерки я ничего делать не буду, выход позади вас.
Далее последовал страстный монолог гражданина в неполном костюме химзащиты. Он многосложно предрекал заведению кары небесные, упоминал священное слово собес и что-то гундел в шланг про прокуратуру.
Взопрел, видимо, довольно быстро — всё-таки резина трофейных противогазов — это вам не нанотехнологии. Поэтому минут через десять хлопнул дверью и ушел в открытый Космос, сердито размахивая воздушной трубкой.
Злой, лысый слоник в плаще.
Подруга моя налила чаю и подумала, что давно она помещение не освящала. Где-то на полке с прошлого раза осталась церковная вода и свечи. Надо. Надо повторить.
А осенняя статистика тем временем бьёт былые рекорды.

(с) Полина Иголкина

---

don't chase the dead

@темы: видео, любимое, marilyn manson