Negasonic Teenage Warhead

@темы: картинки

---

Велес

В дверь позвонили ровно в полседьмого, и естественно, как это обычно и бывало в это время, Семен Григорьевич был не в духе. К шести часам вечера он возвращался с работы, выгуливал Чапу, разогревал купленные по дороге полуфабрикаты, ужинал и пил чай с медом под мерное бормотание телевизора. Все это занимало примерно часа полтора. В благостное расположение духа Семен Григорьевич приходил лишь ближе к восьми, когда, выполнив нехитрые домашние дела, садился за разгадывание своих любимых судоку.

Сегодня Семен Григорьевич даже не успел помыть посуду, застигнутый пронзительным голосом дверного звонка с тарелкой в руках. Чапа, дурная престарелая спаниелиха, кинулась к двери, заливаясь визгом, лаем и какими-то совсем уж немыслимыми звуками, которые может издавать только абсолютно невменяемое животное, решившее, что без его участия хозяин пропустит визит незваного гостя. В том, что гость был незваным, сомневаться не приходилось. Будучи далеко не из тех людей, что с годами только прирастают друзьями и товарищами, Семен Григорьевич, мог рассчитывать на посещение своей скромной однушки разве что контролером энергосбыта.

Раздраженно швырнув тарелку в мойку, Семен Григорьевич наскоро вытер руки полотенцем и, поджав губы, пошел открывать. У двери он с наслаждением выписал пинка беснующейся Чапе, однако та, хоть и взвыла от боли, но не убежала на место, а напротив, принялась облаивать дверь пуще прежнего. Торопливо протянув руку, старик быстро скинул с двери цепочку, крутанул ручку замка и широко распахнул дверь. Заранее набрав в грудь побольше воздуха, дабы отчитать нежданного визитера, Семен Григорьевич едва не подавился, когда взгляду его предстала могучая фигура вечернего гостя.

Первой деталью, которая бросалась в глаза, была борода незнакомца - густая, окладистая, такого ярко-рыжего оттенка, что с легкостью посрамила бы известного гнома из «Властелина колец». Впрочем, великую фантастическую сагу Семен Григорьевич не читал, и не смотрел, а потому ему в голову пришла более приземленная аналогия: визитер походил на одного из тех православных священников, что умудряются совмещать духовный сан с увлечением боевыми единоборствами или членством в байк-клубе.

Мужчина был одет в пиджак с воротником стоечкой, трещащий по швам на широких плечах, и вылинявшие, потрепанные джинсы. Впрочем, наметанный глаз тут же определил бы, что трепал и вылинивал эту синюю ткань хороший дизайнер, из тех, чью продукцию продают в маленьких пафосных магазинчиках, с противными французскими названиями. Наряд довершали стоптанные кеды, с нечитаемой надписью на английском языке. Гость действительно был огромен: копна волос, таких же рыжих, как борода, терялась где-то на уровне притолоки, круглое лицо, с широко посаженными зелеными глазами и мясистым носом, было размером с баскетбольный мяч, а плечи занимали весь дверной проем. Густой рыжий волос в районе подбородка раздвинулся, и оттуда, гулким эхом прокатившись по подъезду, донеслось:
- Вечер добрый! Господин Лаптев, я полагаю?
Не найдя в себе достаточно смелости для ответа, Семен Григорьевич коротко кивнул. Незнакомец привычным движением протянул ему визитную карточку. Лаптев медленно вчитался в золотые буквы. Буквы гласили:

Общество Защиты Прав
«ВЕЛЕС»
Генеральный директор
ВЕЛЕС Ярослав Анатольевич

- Вы позволите войти? – поинтересовался между тем великан. Лаптев хотел ответить, что не позволит, но огромная рыжая масса уже шагнула вперед, и не оставалось ничего иного, кроме как покорно отойти в сторону. Ринувшаяся к гостю Чапа вновь схлопотала пинка, и обиженно подвывая, убежала в комнату.

Не имея опыта общения с обществами защиты, и до конца не понимая их полномочий, Лаптев чуточку опасался этих непонятных структур. К тому же, что ни говори, а вину за собой он чувствовал. Пару дней назад Чапа отчего-то не захотела идти домой, за что была нещадно бита, прямо на глазах соседских бабок, протирающих задницами лавочку возле подъезда. Проблема была в том, что полезших на защиту собаки старух Лаптев хлестко и сочно обложил матюками.

Гость скинул кеды, брезгливо обошел мокрое пятно, возле полочки с обувью, и двинулся прямиком в кухню. И эта его хамская уверенность наконец-то вывела Семена Григорьевича из ступора. Он поспешно запер дверь и бросился следом. Наглец уже восседал на любимом хозяйском стуле, и нетерпеливо барабанил пальцами по столешнице. Звук был необычный – слишком звонкий и противный. Лаптев вгляделся в гигантскую ладонь, и обомлел - в тусклом свете заходящего солнца, ему показалось, что пальцы гостя увенчаны давно нестриженными когтями, загнутыми и желтыми.

Поспешно включив лампочку, старик повторно посмотрел на руку гендиректора. Рука была абсолютно нормальной, с ровными аккуратными ногтями. Разве что несколько крупнее обычной средней ладони. Вот тогда-то Лаптев понял, что действительно нервничает.

– Дело, в сущности, пустяковое, - перешел к сути великан, - много времени не займет. Поэтому чаю не прошу.

«А я и не предлагаю», - хотел огрызнуться Семен Григорьевич, но вместо этого вдруг залебезил перед самоуверенным и громадным мужчиной, с пугающе-высокой должностью – гендиректор.
- Тогда может, на этот раз, ограничимся выговором?
Во взгляде мужчины мелькнуло удивление:
- Может быть… - протянул он. – Все будет зависеть от степени вашего раскаяния…
- Очень раскаиваюсь! – поспешно и искренне воскликнул Лаптев. – Вы поймите, я, вообще-то, интеллигентный человек… Но старухи эти… Слова дурные сами на язык просятся! А так я – ни-ни!
Удивление в зеленых глазах великана, сменилось пониманием, а за ним скукой.
- Это меня не интересует, - резко прервал он поток хозяйского красноречия.
- Отчего же? – заволновался тот.
- Да я как-то все больше животных защищаю, – гость широко улыбнулся.
- На визитке не написано, чего вы там защищаете, - буркнул осмелевший Лаптев.
- Написано, - опроверг его бородач. – Прочтите внимательно.
Лаптев вновь глянул на зажатую в пальцах визитку и действительно с удивлением прочел: «Общество Защиты Животных».
«Вот дурак старый! – мысленно обругал себя Семен Григорьевич. – Навыдумывал всякого, перепугал едва не до инфаркта, а тут… гринписовец!»
- Агааа… - понимающе протянул он. И с облегчением ощутил, как распрямляется, согнутая иррациональным страхом, спина. – Вон оно как…
Только теперь он обратил внимание, что в руке гость держит небольшой кожаный ошейник, перебирая его пальцами, на манер четок.
- Собаку забрать хотите?
Рыжий кивнул, отчего его волосы качнулись вверх-вниз, точно колосья спелой пшеницы, пригибаемые ветром.

- А по какому праву? – старик широко расставил обутые в домашние тапочки ноги, упер руки в бока. – Вы что думаете можно просто прийти и забрать чужую собаку? Нет уж! Сейчас, слава богу, не тридцатый год!

Лаптев так разошелся, что уже практически не слушал, что несет. Чистый поток сознания, изливающийся на рыжебородого, вещал о репрессиях и геноциде, обвинял его во всех смертных грехах, сравнивал с Гитлером, пугал наступившей демократией и связями в криминальном мире. Размахивая руками, Лаптев метался по кухне, похожий в своем распахнутом халате на байковую летучую мышь. Брызжа слюной, он яростно потрясал перед лицом невозмутимого гиганта сжатыми кулачками, на которых дикой племенной татуировкой синели узоры старческих вен. Он испытывал такой душевный подъем, что не сразу почувствовал, как нечто неуловимо быстрое, похожее на смазанное черно-белое пятно, обожгло ему лицо.

Гость встал во весь рост, нависнув над тщедушным стариком, точно огромный утес, покрытый красным мхом. В его ладони была зажата свернутая трубкой вечерняя газета, которую Лаптев читал за ужином.

- В-вы, ч-что себе п-позволяете?! – от обиды, злости и непонимания, у старика затряслась нижняя челюсть. – Да вы… Да я в-вас!

Рыжебородый бесстрастно, и даже как будто с некоторым участием, наблюдал за цветовыми изменениям, проносящимися по лицу хозяина квартиры. Невероятная гамма, от бледного бешенства, до багровой ярости, прошла по впалым щекам Лаптева.

- Скотина! – взвизгнул он, и бросился на обидчика.

Однако, непостижимым образом не задев ни мебель, ни старика, гигант увернулся от атаки. Лаптев же при этом схлопотал газетой по шее. Подпрыгнув, как ужаленный, он обернулся вокруг своей оси, и вновь оказался лицом к лицу со своим сумасшедшим гостем. И вздрогнул, услышав отрывистое:

- Фу!

Короткое слово зазвенело такими властными обертонам, что Лаптеву вдруг захотелось забиться в угол, или же упасть прямо здесь, перевернувшись на спину, подставляя Вожаку незащищенное горло. Кое-как совладав с собой, Семен Григорьевич принялся спиной отступать к прихожей. Гигант молниеносно оказался рядом, сграбастал Лаптева за ворот, и без видимых усилий вздернув в воздух, сам выволок его в туда. В два шага пройдя маленькое помещение, он остановился возле стойки с туфлями. Встряхнув Семена Григорьевича в руке, безумный гендиректор швырнул его прямо в натекшую от полки с туфлями лужу. Лаптев попытался подползти к двери, но стальные пальцы с силой впились ему в шею, неумолимо пригибая к полу.

- Кто это сделал? – все тем же спокойным тоном спросил мучитель, и с силой шлепнул старика газетой по тощему заду. – Фу! Нельзя! Нельзя!

Каждое уверенное «нельзя!» сопровождалось резким шлепком. Несмотря на халат, удары получались довольно болезненные. Покраснев от невыносимого унижения, Семен Григорьевич взвыл было… но тут же схлопотал газетой по физиономии.

- Тихо! – нахмурив рыжие брови, скомандовал гигант. А затем, легко двинув плечом, швырнул всхлипывающего старика через всю прихожую.

Впечатавшись в стену, Лаптев подавил в себе желание разреветься в голос и на четвереньках пополз в комнату. За спиной - он чувствовал это каждой клеткой своего тела, надвигался обезумевший «зеленый». И, несмотря на то, что на ногах его были обычные черные носки, перепуганному Лаптеву чудилось, будто по старому паркету глухо стучат тяжелые раздвоенные копыта.

Старик пересек комнату, дополз до батареи, и замер там, уткнувшись заплаканным лицом в стену. Он уже начал натягивать на голову ворот халата, в какой-то наивно-детской уверенности, что если не видеть страха, страх исчезнет, как из-под кресла вылетела Чапа. Уткнулась лапами в грудь хозяина, она принялась вылизывать его мокрое лицо, скуля и повизгивая от удовольствия. Но пытающийся залезть под халат Лаптев проявленной любви не оценил. Он и в лучшие свои дни с брезгливостью относился к людям, которые позволяют этим четырехногим рассадникам заразы целовать себя в лицо, а уж сейчас и подавно не испытывал ничего, кроме страха и злости.

Наотмашь, тыльной стороной ладони он ударил собаку прямо по ухмыляющейся, счастливой морде. Но еще до того, как его, раздутые артритом костяшки вспыхнули болью, а Чапа, заверещав от обиды, кинулась в прихожую, он трижды успел пожалеть о своем поступке. Потому что вспомнил, за кем явился его опасный гость.

Тяжело скрипнул рассохшийся паркет, и в ноздри настойчиво полез запах паленого дерева. В поле зрения появилась ступня гостя, заставив старика похолодеть: нога правозащитника оканчивались широким раздвоенным копытом… и паркет под ним дымился.

- Вы совсем ничему не учитесь, - раздался сверху глубокий голос, полный разочарования и усталости.

Несмело подняв взгляд, Лаптев едва не умер от нахлынувшего ужаса. Велес был страшен. Колени его нереальным образом подломились, вытянув джинсы в обратную сторону, рубашка треснула на груди, обнажив могучий торс, сплошь заросший рыжим волосом – густым и спутанным. Пальцы, в которых крутился кожаный поводок, оканчивались толстыми кривыми когтями. Преодолев страх, Семен Григорьевич завершил траекторию своего взгляда на круглом, бородатом лице создания. Из рыжих зарослей на него с интересом смотрели озорные зеленые глаза, с продольным, точно у большой кошки, зрачком.

- Вам не нравится, как я поступил с вами, но сами вы продолжаете поступать так с теми, кто заведомо слабее вас, - согнув колени назад, гигант присел на корточки, став похожим на огромную волосатую цаплю.
- Кто вы? – пересохшими губами прошептал Лаптев.
- Я? – гость в притворном изумлении запустил руку в рыжую шевелюру, почесав выступившие из нее аккуратные рожки.
- Я – Велес. У меня вот и визитка имеется! - точно объясняя несмышленышу прописную истину, ответил он и полез в карман.
- Не надо, прошу вас! – взвизгнул Лаптев. - Забирайте! Забирайте собаку ко всем чер…
Старик осекся, опасливо глядя на Велесовы рога.
- … хренам! – неловко выкрутился он наконец.

Велес рассеянно покачал головой и вновь выпрямился во весь рост. Упавшая от него тень тяжело придавила старика к полу.
- Эх, кабы все было так просто!
Ошейник выпал из когтистых пальцев и мгновенно скользнул прямо к стариковской шее. Слабые пальцы лишь успели легонько царапнуть мягкий ремешок, когда тот обвился вокруг горла Лаптева, и самостоятельно застегнувшись, сдавил его с невероятной мощью. Воздух с шумом покинул легкие Семена Григорьевича и он испуганно замычал. Ошейник пульсировал, точно напившаяся крови пиявка.

И в тот самый миг, когда перед глазами задыхающегося старика заплясали пресловутые черные круги, Велес вдруг начал расти и покрываться шерстью с такой пугающей быстротой, что должен был вот-вот проломить головой потолок. Однако, как это ни странно, комната тоже начала увеличиваться в размерах, превращаясь в громадный тронный зал. Лаптев хотел закричать, но смог лишь полузадушено взвизгнуть. Поудобнее опершись на все четыре конечности, Семен Григорьевич твердо решил умереть с пафосными словами на устах. Словами, проклинающими ужасное существо, ворвавшееся в его жизнь и отнявшее ее. Почувствовав, что хватка ошейника немного ослабла, Лаптев вдохнул воздуха и…

… звонко тявкнул.

На лай из своего закутка выбралась Чапа и принялась восторженно обнюхивать своего недавнего хозяина. Велес протянул ставшую абсолютно нормальной руку, поправляя ремешок на шее маленького лохматого пекинеса.

- Вот, так гораздо лучше, верно?

В ответ пекинес злобно оскалился и попытался тяпнуть зубами огромные пальцы. Проворно одернув руку, Велес подхватил с пола газету и от души приложил собаку прямо по мосластому лохматому заду.

- Фу, кому сказано!?

От удара пекинес страдальчески закатил выпуклые глаза, злобно облаял обидчика и тут же напустил огромную лужу.

- Да что ж ты будешь делать? - устало пробормотал великан. С невозможной для человека скоростью, он выкинул вперед руку, цапнул пса за загривок и, тяжело вздохнув, опустил бывшего Лаптева мордой прямо в желтую лужу…

***

На щелчок замка из соседней квартиры осторожно выглянула старушечья физиономия, и увидав Чапу, в нетерпении прыгающую вокруг крупного рыжего мужчины, поинтересовалась:
- Допрыгался, мучитель? Забираете собачонку-то?
- Забираю, - подтвердил мужчина, устраивая под мышкой беспрестанно ворочающегося пекинеса.
- Слава Богу, - облегченно вздохнула бабулька. – Совсем животинку замучил, ирод!
- Как есть ирод! – с улыбкой отозвался Велес, и по-подростковому весело, вприпрыжку, побежал вниз по лестнице и мягкая подошва его потасканных кед, отчего-то гулко цокала, соприкасаясь со ступеньками. Следом за ним, заливаясь счастливым лаем, бодро трусила довольная Чапа.

Олег Кожин

@темы: рассказы, сказки и мифы

---

милота )

+4

@темы: картинки, музчинки

---

Викторианское таро

@темы: steampunk, развлекательно

---

05.08.2012 в 21:27

Пишет  МамаЛена:

Смеялась.
Пишет  *ymka*:
"Локи ин зе Лукоморье"
Название:
Автор: умка
Бета: сама себе голова и подушка.
Фандом : Тор, скандинавская мифология, славянская мифология.
Саммари: Падал Локи с Бифреста, и упал в Лукоморье.
От автора: написано в подарок для <<~ADRIA~>>

Ровно в полночь в дверь избушки на курьих ножках настойчиво постучали. Копытом. И даже не одним. Баба-Яга ругнулась, спрятала бигуди под платок, отложила ноутбук, намедни выигранный у Лешего в покер, и поковыляла к двери. Стук повторился.
-Да кого там нелегкая принесла?
Бабка отворила дверь и оказалась нос к носу с разгневанной лошадиной мордой.
-Камень тебе в печень, ведьма старая!-заорала кобыла.-Расколдовывай!
Лошадь одним прыжком заскочила в избу, курьи ножки охнули и сели на шпагат.
-Отъелся ты чевой-то...-подозрительно оглядела гостя Баба-Яга.
-Клянусь единственным глазом Всеотца,-заскрежетала зубами кобыла. -Я когда тебе в избе бесплатный вай фай устанавливал не об этом договаривался!
-Да не шуми, милок!-замахала руками Баба-Яга.-Чем недоволен, яхонтовый мой? Ума не приложу.Сам же просил от чужих глаз на время спрятать, да чтоб не узрел этот ваш... Хер дальний...
-Хеймдалль!-гаркнула кобыла, опустила морду в ведро у печки и залпом осушила половину.-Ётуны тебя дери, зачем было меня КОБЫЛОЙ делать? Думаешь, мне одного раза не хватило?
-Касатик,-засуетилась Яга.-Аль обидел кто?
Минут пять кобыла ржала на непереводимом староскандинавском диалекте, допила оставшиеся полведра и продолжила:
-Ты Кощею-то, передай или он угомонит своего Сивку-Бурку или я его по косточкам на суповой набор разберу! И безо всяких там яиц справлюсь!
-Да где ж тебе без яиц справляться -то?-заикнулась Баба-Яга и прикусила язык.
-Ты, бабка не шути!- кобыла зло наставила на нее копыто.-Возвращай все как было, иначе я вам тут Рагнарек раньше времени устрою.
-Напугал! - фыркнула Яга.- Какой Рагнарек опосля Дома-2? Окстись, дитятко ётунское.
-Так значит?-раздула ноздри кобыла.- Ежели тут в вашем Лукоморье у каждого фольклорного элемента станут регистрацию проверять да лицензии на колдовство...А я могу! У меня связи!
-Не пугай!-огрызнулась Яга.- До чего нервный контингент пошел...Расколдую если нать. Ударься- ка ты, мил друг, об пол да обернись ясным витязем...
-Э, ты мне это брось! В гробу я видел эти выпездроны акробатические: то об пол им ударься, то через ухо пролезь.Что вы курите тут в своем Лукоморье? По-человечески нельзя?
-По-человечески я тебя могу только к пластическому хирургу Карлику Носу отправить. А уж что сотворит тебе сей чародей, неведомо.
-Говори куда мне отправляться.
-Ох и далеко, милок! За МКАД.
-Увижу в Твиттере хоть одну фотку-вернусь. И всех на ноль помножу,- посулила кобыла выбираясь из избушки.

11 месяцев спустя.

-Смотри-ка, Баюн! Корзинку кто-то под избушкой забыл!-удивилась Яга, возвращаясь от Лешего с очередной партии в покер.
Кот Баюн деловито развернул тряпье в корзинке и выудил на свет божий маленького конька, чубатого и с горбом на спине.
-Ах ты, сиротинушка!-прослезилась Яга. -Вот стервец! Значит асам своим восьминогого породил, а тут... Эх не по любви видать.
Ничего, яхонтовый мой, доберемси мы еще до папки твово, да и мамке не поздоровится. Прежде чем ведрами зелья хлебать, спрашивать надо.
Продолжение в комментах) thorcommunity.diary.ru/p170669704.htm

от меня картинко в тему

запись создана: 21.11.2012 в 13:47

@темы: loki, the avengers, юмор, сказки и мифы

---

скандинавских мифов пост - ссылка

Трудно быть Тором

запись создана: 24.05.2015 в 14:31

@темы: картинки, скандинавия, любимое, красиво, сказки и мифы

---

Псы господни

Нас было семеро. Говорят, старый граф первым вошёл в пещеру, не дождавшись даже, пока слуги уберут с его пути тело нашей матери, переступил через окровавленную тушу.
Поступок скорее глупый, чем мужественный, ведь он не знал, сколько нам исполнилось от роду. Но ему повезло. Его ожидала не свора тварей с оскаленными пастями и обжигающим дыханием – тварей, одолеть которых в одиночку не понадеется самый отчаянный боец – а кучка слепых, скулящих щенков.
Нам тоже повезло: нас оставили в живых. С отрядом графа в тот рейд отправился священник – весьма разумное решение, учитывая, против кого солдатам предстояло направить оружие. Волею случая, этим священником оказался фра Паоло, один из немногих, для кого приказ графа значил меньше, нежели высшая справедливость и божий промысел. Убийство же невинных новорождённых существ божьему промыслу, бесспорно, противоречило. Эти соображения фра Паоло изложил графу, стоя между ним и осиротевшими копошащимися щенками, отводя рукой графский меч, выпачканный в крови родившей их суки.
– Как знаешь, святой отец, – отвечал граф, уяснив суть предложения фра Паоло. – Я назвал бы тебя безумцем, когда бы не грех оскорбить служителя церкви. Однако, надеюсь, ты вспомнишь моё предостережение в тот миг, когда одна из этих божьих тварей вцепится тебе в руку, навсегда лишив возможности осенить себя крестом!

***

…Ничего этого я, конечно, не помню. Мать, пещера – всего лишь слова, не имеющие никакого отношения ко мне.
Наше с братьями детство – все семеро щенков оказались самцами – прошло в сарае из сосновых досок, с земляным полом, усыпанным соломой. В сухую погоду стены терпко пахли смолой, а во время затяжных дождей, случалось, текла крыша, солома прела, и её запах заставлял нас чихать. Холодными ночами мы сбивались в кучу, чтобы согреться, и слушали, как ветер свистит в щелях стен.

Первое время за нами ухаживали младшие послушники, но чуть позже, когда мы немного подросли и сравнялись размером с крупными собаками, доступ в псарню закрыли для всех, кроме фра Паоло и фра Пьетро, старшего отца-исповедника. Чем-то они были похожи. Не внешностью: напротив, если бы вы желали найти полную противоположность высокому и статному фра Пьетро, никого лучше низкорослого, худого до измождённости фра Паоло вы не смогли бы подобрать. Общим было другое. У них обоих была некая трудноуловимая нота в запахе, чистая, несущая покой и умиротворение.
– Должно быть, так пахнут святые, – сказал как-то Первый, и все мы с ним согласились.
Я был Третьим. Фра Паоло и фра Пьетро с трудом, но различали нас – прочие не видели разницы между семью чёрными псами, похожими, как семь капель воды.
Святые отцы рассказывали нам о монастыре и о мире за стенами монастыря. Даже сейчас, столько времени спустя, я помню наизусть отрывки из книг, которые они читали нам по очереди. Оглядываясь назад, я понимаю, насколько странно и нелепо выглядели со стороны два священника, проповедующие слово божье стае собак с горящими глазами.
Но некому было смотреть на нас со стороны, наставники вели себя так, словно происходящее было естественным, а мы семеро не знали другой жизни, и нам не с чем было сравнивать.

***

Отец-настоятель посещал нас нечасто. Но, когда приходил, непременно уделял время каждому из стаи и долго беседовал, проверяя, каковы плоды трудов наших воспитателей.
Один из его приходов я помню особенно хорошо.
– Все мы – божьи дети, – сказал тогда настоятель, уже прощаясь. – Пусть даже, глядя на них, в это с трудом можно поверить. Но я уповаю на создателя и верю в то, что искра божья ярко горит в этих душах.
После его ухода я спросил фра Паоло:
– Если мы – божьи дети, отчего нас не окрестят, как поступают со всеми детьми?
Речь наша не слишком приятна для человеческого слуха, но вполне разборчива, особенно при долгой привычке.
– Крестят только человеческих детей, Третий, – ответил мне фра Паоло. – Вы же – не люди.
– Но, – добавил фра Пьетро, – это не значит, что вы не можете спастись. Вы – не животные, вы разумны и добродетельны, вы почитаете божью волю и в меру возможностей следуете божьему промыслу.
– Я бы хотел креститься, – сказал Шестой, и все братья согласно заворчали.
Тогда мы ещё были глупыми щенками и многого не понимали.
– Вам нет нужды в крещении, – фра Паоло положил руку на голову Шестого и погладил его, а тот довольно зажмурился. – Главное – хранить добро и веру в своей душе.
– А вы уверены, что у нас есть душа, фра Паоло? – подал голос молчавший до сих пор Первый.
– Да, – сказал фра Паоло, твёрдо и не задумавшись ни на миг. – Я уверен, у вас есть душа.
– Но ведь мы, как вы и сказали, не люди. Мы – твари, создания тьмы. Нас называют адовыми псами. Я слышал, как на кухне шептались: сколько нас ни корми, не учи, рано или поздно мы покажем свою природу.
Мы притихли, слушая старшего брата. До сих пор подобные разговоры мы вели только за наглухо закрытыми дверями сарая, не рассказывая о наших сомнениях и терзаниях своим учителям.
Фра Паоло и фра Пьетро обменялись долгим взглядом. Наконец, фра Пьетро ответил, медленно и тщательно подбирая слова:
– Мы верим, что ваша природа не несёт в себе изначального зла. Мы много раз говорили о вас с отцом-настоятелем, и вы все слышали, как сегодня он вслух согласился с нами: божьи искры горят в ваших душах! И это наполняет нас бесконечной радостью.
– Вы – не адовы псы, – сказал фра Паоло убеждённо. – Вы – псы господни.

***

Некоторое время спустя из сарая нас переселили в каменную псарню, освобождённую и перестроенную специально для нас. Теперь у каждого из нас была отдельная спальня, напоминавшая монашескую келью. Собственно, именно кельями они раньше и были. В псарню монашеский дом переделали после того, как один из нас – кажется, Пятый, а, может, Четвёртый – поджёг во сне своим дыханием солому. Сарай уцелел, только стены немного закоптились.
Разумеется, мы с братьями тоже не пострадали. Существам, способным дышать пламенем, пожар не страшен.
Основной переделки в нашем новом доме потребовали двери. К тому времени каждый из нас вымахал ростом с годовалого быка, и для псарни были нужны достаточной ширины проходы.
Кормили нас мясом, и кормили щедро, должно быть, опасаясь, что голод может оказать дурное воздействие на наши души и разум. День за днём крестьяне доставляли телят, коз и баранов к воротам монастыря, в количестве, потребном для того, чтобы наши желудки как следует наполнились.
Но ни разу нам не позволили загрызть добычу самим. Ни разу мы не попробовали на вкус свежую, горячую кровь.
Разумеется, нам этого хотелось. В наших снах мы загоняли оленей, ломали им шеи и впивались в горло, подставляя пасти под хлещущие багряные струи.
Должно быть, как раз такой сон увидел тот, кто выдохнул пламя на соломенный пол сарая.
Фра Паоло говорил, что такие сны – искус плоти. В них нет греха, как нет греха на лесных кошках, душащих зайцев (при этих его словах наши глаза сверкали ярче). Но поддаться искушению наяву – грех, потому что в нашем случае мы убивали бы не ради пропитания, а для удовольствия. Находить же удовольствие в убийстве противно воле божьей.
Признавая его правоту, мы читали молитвы – чтобы отогнать искушающие видения. Семеро огромных псов, бормочущих «Отче наш» после вечерней трапезы – представьте только себе это зрелище!
И всё же, при всей странности нашей тогдашней жизни, мы были счастливы. Добро и вера заполняли наши сердца. Семь божьих искр горели ярко. Мир был прост, понятен и светел.

***

Три или четыре раза в монастырь приезжал граф. Удивительно, но отсутствие воспоминаний о прошлом никак не мешало нам испытывать при его виде неприязнь и злобу. Возможно, это случалось ещё и оттого, что сам граф боялся и ненавидел нас. Он ни разу не показал этого даже взглядом – но его выдавал запах. Он боялся до дрожи в коленках, до темноты в глазах.
Для того, чтобы убить пару адовых псов, наших отца и мать, ему потребовались все его люди, большой вооружённый отряд, понесший серьёзные потери в том сражении, которое язык не повернулся бы назвать охотой.
И он, и мы знали: для того, чтобы убить семерых псов господних, у него не хватит сил и людей. Как он, должно быть, проклинал тот день и час, когда согласился пощадить семерых щенков!
В монастырь продолжали течь подводы с мясом, нужным для нашего прокорма.
К нам по-прежнему не допускали никого, кроме двух наших наставников, но теперь нам время от времени позволяли свободно гулять по окрестным полям, принадлежащим монастырю.
Мы никому не причинили ни малейшего вреда. Ни один из нас не загрыз даже полевой мыши – запреты, данные фра Пьетро и фра Паоло, мы соблюдали неукоснительно. Но один наш вид наводил на все окрестные земли трепет.

***

В этот свой приезд граф, против обыкновения, появился близ нашей псарни, чего обычно тщательно избегал. И – он смотрел на нас. Изучая. Оценивая. С интересом. Так смотрят не на врага – на того, кто может принести пользу.
Отец-настоятель сопровождал его. Запах графа нёс в себе страх и ярость. Запах настоятеля – сомнения и желания, определить которые мы не могли… Но эти желания мне не понравились. Было в них что-то, напоминающее запах прелой соломы из нашего детства, свербящее в носу.
Второй, не сдержавшись, фыркнул.
Отец-настоятель встал перед нами и негромко произнёс:
– Дети мои…
– Да, отец, – ответил за всех Первый, склонив перед ним голову.
Лицо стоящего позади него графа на мгновение перекосилось – чуть ли не впервые на нашей памяти он не смог сдержать изумления.

***

Мы шли в авангарде – семеро псов, чернее тьмы, сверкая глазами, оскалив пасти, дыша пламенем.
– …Если Господь будет милостив к нам, вам не придётся вступить в бой, – сказал фра Пьетро, прощаясь. – Увидев вас, шагающих во главе войска, враги дрогнут и бегут. Но для этого вы должны выглядеть устрашающе, во славу Господа.
О, да – мы выглядели устрашающе. Настолько, что за солдатами, шагающими позади нас, приходилось следить, дабы они не бросились бежать в противоположную сторону.
– …Но что, если запах крови сведёт нас с ума, – спросил Первый. – Будет ли убийство – грехом?
– Убийство на поле брани не есть грех, – ответил ему фра Паоло. – Это война. Вы защищаете наши земли и наших людей, как истинные воины божьи.
Сейчас фра Паоло ехал рядом с нами, плечом к плечу, и его присутствие поддерживало и ободряло меня и моих братьев.
…Возможно, враги и впрямь дрогнули и побежали бы, будь перед нами пехота. Но войску графа противостояла конница. Тяжело вооружённая, боевая, разогнавшаяся конница.
И на глазах у лошадей были шоры.
Передний ряд, почуяв наш запах, всё же дрогнул и замедлил ход, но отступать им было некуда, сзади шла следующая волна, остановить её было невозможно – и два войска столкнулись.
Мы внезапно оказались в самой гуще боя.
Закричали умирающие лошади, напоровшиеся на копья.
Уши заполнили вопли, грохот железа и хруст костей.
Острый, горячий запах крови хлынул в наши ноздри.
И семь глоток в один и тот же миг исторгли яростный рык, заставивший и врагов, и соратников содрогнуться.
Свору псов господних впервые спустили с цепи.
Я плохо помню, что было потом. Прыжок, удар лапой, впиться в лошадиное горло, рвануть – и дальше, и снова прыжок, крик солдата, руку которого сдавили мои зубы, фонтан крови, выдох пламени, шипение палёной плоти…
Это не было похоже на наши сны.
Это ни на что не было похоже.
На нас не было управы, не было силы, мы шли сквозь вражеское войско, как семь раскалённых ножей сквозь масло.
И это было хорошо.
…К реальности меня вернул горестный вой, издаваемый одним из моих братьев. Через миг к нему присоединился второй, а ещё через мгновение взвыл я сам, задрав морду к небу.
Лапы Первого обнимали бездыханное тело фра Паоло.

***

Отец-настоятель исповедовал нас.
Да, некрещёным нелюдям недоступно таинство исповеди – но как ещё было назвать тот горестный рассказ, который мы поведали нашему единственному оставшемуся наставнику?
И как, кроме отпущения грехов, назвать его утешения, и повторяющиеся слова о том, что убийство на поле брани – в божьей воле. И то, что мы сделали – добро и благо…
Больше мы не участвовали в битвах. Этого попросту не требовалось. Граф выиграл войну, дав одно-единственное сражение.
Земель, принадлежащих монастырю, стало много больше. В монастырские ворота рекой потекло добро.
И, конечно, не последнюю часть его составляло мясо, нужное нам для пропитания.
В наших снах мы снова и снова рвали, кусали, жгли – и снова и снова выли над телом учителя и друга.

***

Мы сидели в ряд, все семеро, склонив головы. От запаха ладана было трудно дышать. Отец-настоятель принимал сан епископа. Наше присутствие на церемонии, судя по уклончивым ответам фра Пьетро – а точнее, судя по его запаху во время этих ответов – вызвало много шума и толков, но настоятель был непреклонен.
Псы господни должны сидеть рядом с ним в миг его славы.
Из книг и слов фра Пьетро и фра Паоло мы знали, что сан епископа означает признание достоинств и благочестия того, кому он достаётся.
Но, сколько я ни принюхивался, запаха покоя и святости я не чуял. Лишь запах прелой соломы, смешивавшийся с ароматом ладана.
–…Это враг нашей святой церкви, – его преосвященство, отец-епископ стоял у окна, сгорбив плечи. – Он упорствует в ереси.
– Но вы же не хотите послать туда… – фра Пьетро не договорил.
Его преосвященство вскинул руку:
– Только для устрашения. Не для казни, упаси вас Господь, отец-настоятель!
Он обернулся к нам и окинул взглядом, полным любви и гордости.
– И, конечно, только одного из них. Для подобной миссии более чем достаточно.
Знакомый прелый запах щекотал наши носы.

***

Не так уж много было врагов у нашей святой церкви – но всё же, не один и не два раза я отправлялся с миссией устрашения, являя собой живое воплощение гнева божьего, грозящего пасть на голову ослушников.
Не раз и не два я стоял пред закрытыми дверьми, рыча и опаляя их пламенем из пасти, демонстрируя ярость и готовность убить.
Порой мои лапы стояли на груди упорствующих врагов церкви, раздирая когтями их одежды, и мои глаза заглядывали в их искажённые смертным страхом лица.
Но я не убивал.
Только устрашал и приводил к повиновению.
Божьи искры в наших душах дрожали и сжимались, как семь свечей на холодном ветру.
Фра Пьетро повторял нам: то, что мы делаем – добро и благо… Но уверенности в своих словах он не чувствовал и сам. Запах, осенний запах горького дыма, выдавал его с головой.

***

В тот день созвали нас всех – всех семерых псов господних, чего не случалось уже давно. Даже то, что мы все одновременно находились в обители, было необычно.
Так вышло, что в последнее время у святой церкви то и дело находились враги, и мы, к вящей славе господней, с трудом успевали устрашать их всех.
Фра Пьетро стоял у стены, застыв соляным столпом, сжав пальцы так, что они побелели. От него пахло тревогой и страхом. Не желчным, сладковато-приторным страхом за себя, каким пахли те, к кому нас посылали – а ярким, терпким страхом за других.
Его преосвященство сидел на епископском кресле, а перед ним стоял граф. Молодой граф, сын старого – тот скончался несколько зим назад, завещав монастырю две трети своих земель. Наследник не пытался спорить: в своё время он был на той единственной битве, которую мы помогли выиграть его отцу.
– Сколько их? – спросил епископ.
– Пятеро, – ответил молодой граф.
Подумал и поправился:
– Взрослых – пятеро.
– Кого, отец? – спросил Первый.
Невзирая на епископский титул, его преосвященство просил нас по-прежнему называть его – отцом. И никак иначе.
За епископа ответил фра Пьетро:
– Адовых псов, сын мой. Стая адовых псов вторглась на наши земли.
И помолчав, добавил тихо и очень беспомощно:
– Они… убивают людей. Их пятеро. Никто, кроме вас…
Семёрка ручных, ни разу не дравшихся с себе подобными, ни разу не охотившихся, если не считать единожды случившейся безумной резни помешавшихся от паники людей и лошадей – против пятёрки диких. Против тех, кто убивал с того самого дня, как сделал свой первый шаг.
– Дети мои, – в глазах епископа стояли слёзы, настоящие слёзы. – Я не могу. Не могу позволить вам… Вы погибнете в этой драке.
– Но они убивают людей, – сказал фра Пьетро.
– Они убьют и тех, кого мы вырастили! Мой ответ – нет.
Их запахи противоречили их словам – так, что хотелось помотать головой, прочистив то ли уши, то ли ноздри. От епископа несло прелой соломой, несло желчью.
Ни капли любви, ни капли заботы, несмотря на слёзы, текущие из глаз.
Любовью и заботой пах отправлявший нас на верную смерть наставник.
Первый и Второй подошли к фра Пьетро и уселись напротив него. Первый склонил голову, уткнулся ему в плечо и глубоко втянул запах, идущий от святого отца.
– Пойти и сражаться с адовыми псами – это добро? – спросил Первый.
– Это – добро, – бестрепетно ответил фра Пьетро.
– Дети мои, я запрещаю вам, – сказал епископ. – Служа церкви, вы приносите куда как больше добра! Вы спасаете заблудшие души!
И осёкся, потому что Первый отвернулся от фра Пьетро и направился к нему.
Молодой граф отшатнулся от кресла епископа.
Второй остался сидеть рядом с нашим учителем. Я же, по праву Третьего, встал с места и подошёл к тому, кого мы называли отцом, заняв место рядом со старшим братом. Первый поднял голову и, глядя его преосвященству в глаза, втянул носом воздух.
Лицо епископа залила бледность.
– Остаться и служить здесь – это добро?
Он не ответил, кивнув так резко, будто шею свело судорогой.
– Мы уходим, отец, – сказал Первый, всё так же не отрывая взгляда от лица епископа. – Нам кажется, что вступить в битву ради людских жизней – это большее добро. Ты благословишь нас?
Епископ снова кивнул. Выбора у него не было: он лучше других знал, что нет силы, способной остановить решившихся на битву псов господних.

***

Фра Пьетро отправился с нами. Мы не посмели его прогнать: он просто уселся на спину Пятому и велел нам без лишних слов отправляться в путь. Первый взял с него обещание не участвовать в драке, переждав её в безопасном месте.
Мы оставили его в пустой деревне, разорённой стаей адовых псов неделю-другую назад.
Там было чем заняться священнику: кругом валялись неотпетые и неупокоенные людские тела, большей частью – кусками. Свора порезвилась на славу.

…На Первого-из-них мы наткнулись почти случайно, встретив его у реки, с тушей коровы в пасти. Мы могли бы убить его, накинувшись всемером – но глубинное, древнее дикое знание подсказало: нельзя. В битве стая-на-стаю сходятся все – или не сходится никто. Первый-из-них увидел нас, унюхал наш запах и почуял, что мы явились сюда требовать крови, и другого способа решить наш спор, кроме как напоить нас кровью досыта, нет.
Мы встали, все семеро, плечом к плечу, склонив головы, оскалив пасти и вздыбив загривки, а напротив нас стояли пятеро. Мы были крупнее, потому что всю жизнь с самого детства ели досыта – но у тех, кто был перед нами, тела выглядели более гибкими и сильными. У Третьего-из-них на боку была большая проплешина, след старой драки. Четвёртая-из-них была самкой, но ростом и ловкостью ничуть не уступала братьям, а глаза у неё сверкали, пожалуй, даже большей злобой.
Первый-из-нас взревел, выступая вперёд – и Первый-из-них отозвался ответным рёвом.
А когда отзвук двойного рыка замер, мы бросились друг на друга.
Мне достался Третий-из-них, и первый мой укус пришёлся в приметную проплешину, противник завизжал от боли и вцепился в мой бок, мы закружились, пытаясь достать до горла соперника, вокруг кипела драка, чей-то визг перешёл в предсмертный хрип, а я даже не понял, это один из нас – или один из них. Потом завизжал я сам, оттого, что Четвёртая-из-них яростно вгрызлась мне в лапу…
А потом багровый туман боевого безумия захлестнул меня с головой.
Я очнулся. Кто-то тихо, протяжно скулил. А ещё где-то там, вдали, печально и глухо звонил колокол. Это фра Пьетро, понял я, отпевает усопших.
Я встал, лапы подгибались, правая задняя болела, и наступать на неё я не мог. Бок подтекал кровью. Но я был жив.
И я единственный остался в живых.
Скулила Четвёртая-из-них, и вот-вот уже должна была перестать скулить. Жизнь покидала её, бок был разорван от грудины до хвоста, и оттуда вываливались внутренности.
Она скулила и скулила, дёргая головой, и я подошёл к ней, не в силах слушать её жалобный плач, сам толком не зная, что собираюсь делать, добить её или вылизать ей морду, утешив перед смертью.
Она увидела меня. Я думал, что она оскалится и зарычит, но она заскулила ещё громче и даже попыталась приподняться.
И я увидел, что сосцы на её брюхе полны молока.
Я нашёл их в пещере, беспомощных и крохотных. Им было не больше недели – но Первый-из-детей, почуяв запах чужака, приподнял верхнюю губу, оскалив крохотные клыки, и зарычал.

***

Нас было семеро. Я был Третьим, теперь я – единственный. Фра Пьетро говорит, что лишь глупец станет повторять ошибки прошлого, и когда Господь даёт второй шанс, пользоваться им нужно с оглядкой и бережно.
Мы ушли все вместе. У нас будет достаточно времени для того, чтобы вырастить новую стаю и решить, как их воспитывать, какие книги читать и чему учить. Фра Пьетро говорит, что к тому времени, как щенки подрастут, он, может быть, успеет понять, какова же на самом деле божья воля, и что есть добро.

(с) Юлия Ткачёва

запись создана: 23.03.2013 в 19:21

@темы: рассказы

---

новая книжка от DARKER'а

@темы: видео

---

@темы: видео, любимое

---

я педагог а это значит
что я люблю плохой коньяк
люблю дешовые конфеты
люблю поток кричащих тел

© Волшебница

@темы: стихи, юмор

---

наловил синичек
глеб и вуаля
суперклеем ловко
склеил журавля

© Михаил Гаевский

@темы: стихи, юмор

---

не могла не унести

19.04.2016 в 23:28

Пишет  King of Swords:

Гиф дня.

@темы: картинки, the avengers, что за...

---

житие мое

ещё и зайцы не просохли
опять работы до хрена
василь иваныч катерина
княжна
© лыжа

@темы: стихи, юмор, актуально

---

18.04.2016 в 19:41

Пишет  Shellar Arranktur:

@темы: картинки, любимое, the avengers

---

Занятия по минно-взрывному делу у нас вела "приглашенная звезда" - полковник Вино...дов, которого мы называли "Бонд", за его манеру представляться: "Вино...дов. Полковник Вино...дов". Вообще-то, он преподавал в военном училище, но училище "арендовало" у нашей части полигон, а часть "арендовала" у них преподавателя.

Не знаю, кто придумал эту хитрую схему, комбат или училищное руководство, но факт - преподавали у нас этот предмет на уровне высших учебных заведений Минобороны, или даже лучше, потому что Бонд любил говорить: "Я вам даю более углубленную программу, чем курсантам, потому что они будут офицерами, и руководить издалека, а вам во все это руками лезть."

Первое занятие проходило в учебном классе. Бонд, представившись в своем фирменном стиле, поставил дипломат на стол и, потерев руки начал: - В японском фольклоре есть весьма интересные и самобытные монстры. Например Сагари - лошадиная голова свисающая с ветки дерева в лесу. Или Сиримэ - призрак с глазом в жопе. Хитоцумэ-кодзо выглядит как лысый и одноглазый мальчик, а Хоонадэ - призрачные руки летающие отдельно от хозяина.

Точно утверждать не буду, но есть подозрение, что причиной появления столь странных существ стало то, что японцы достаточно рано переняли у китайцев порох. Итак, тема нашего первого занятия: "Техника безопасности при обращении с взрывчатыми веществами."

(с) анекдот.ру

@темы: копилка историй

---

- Ида Казимировна, вы же интеллигентная женщина и ударили нашего старшего научного сотрудника утюгом, какая же это самооборона?
- Не случилось, знаете ли, веера под рукой.

@темы: юмор, цитаты

---

18.04.2016 в 17:09

Пишет  oro fino:

Семейка Аддамс
Узнала, почему девочку из инфернальной семейки Аддамс назвали "Среда" ))
Имя Уэнзди (Wednesday) было дано "с намёком на известную английскую песенку-потешку, а именно на строчку «Тот, кто в среду был рождён, горьким горем будет полн».

Английский оригинал песенки

Monday’s child is fair of face,
Tuesday’s child is full of grace,
Wednesday’s child is full of woe,
Thursday’s child has far to go,
Friday’s child is loving and giving,
Saturday’s child works hard for a living,
But the child who is born on the Sabbath Day
Is bonny and blithe and good and gay.

Вариант русского перевода

В понедельник кто рождён, будет с праведным лицом.
Кто во вторник появился — благодатью наградился.
Тот, кто в среду был рождён, горьким горем будет полн.
На четверг кто попадёт — очень далеко пойдёт,
Тот, кто в пятницу родится, на любовь не поскупится.
Кто в субботу попадёт, жизнь того в борьбе пройдёт.
А рождённым в воскресенье — радость, счастье и веселье.

ссылки на Википедию:
про песенку "Monday’s Child"
про Уэнзди Аддамс

@темы: интересности, стихи, так вот ты какой, северный олень

---

Говорят, что природа так искусна в своем разнообразии, что не найти в целом свете двух вполне одинаковых физиономий.Вот именно с этим я никогда не могла согласиться. Для человека немножко близорукого, немножко рассеянного, немножко усталого не только легко спутать людей между собою, но порою трудно бывает отличить иного человека от чернильницы.

Надежда Тэффи., "Знакомые"

@темы: цитаты

---

@темы: видео

---

14.04.2016 в 17:00

Пишет  Веселый робот:

Добрый мальчик
Подхожу к подъезду, рядом со мной идёт обычная тётенька лет 35 с мальчиком. Мальчик совсем маленький, радостно носится по оттаявшему газону и щебечет:
- Скоро будут жуки! скоро будут пчёлы! скоро бабочки будут!
- Да, весна, совсем тепло, - соглашается тётенька.
- Скоро и муравьи будут!
- Ну да, будут...
- Я смогу погладить муравья!
- Ну кто ж гладит муравьёв? Это же не кошка, не собака...

Мальчик останавливается и очень серьёзно смотрит на мать.
- То есть, ты хочешь сказать, что муравьёв никто не гладит?
- Нет, конечно.
- Значит. Это. Буду. Я. - отчеканивает мальчик и топает дальше.

Погладь муравья, юзернейм. Один маленький мальчик всех муравьёв не погладит.

@темы: юмор, копилка историй